— Вот так, передай ей это, понял?
Снова испуганный кивок. Ну, вот и все. А теперь я хочу видеть Игоря. Это последнее, что мне осталось сделать… сегодня.
Доехав до автомата, я позвонил и попросил к телефону Игоря. Наталья Семеновна, ответив, что он с Машей ушел гулять, пригласила зайти. Я отказался, стараясь быть вежливым. Вот уж это дудки. Мы с ним поговорим с глазу на глаз…
Не меньше часа я прождал в машине, у подъезда, время от времени прикладываясь к бутылке, пока наконец заметил их. Они вышли из-за дальнего угла дома, и я вдоволь налюбовался ими, прежде чем они приблизились на достаточное расстояние, чтобы я смог окликнуть Игоря. Они неплохо дополняли друг друга и отлично смотрелись, держась за руки, и, глядя на них, я почувствовал жгучее сожаление оттого, что сам я лишен даже такой малости, как держать за руку близкую женщину. Это было тем более обидно, что сам же я и был в этом виновен.
Посигналив, я открыл дверцу. Игорь нерешительно остановился, словно раздумывая, стоит ли подходить, потом все же приблизился и, наклонившись, заглянул в салон. Не вдаваясь в подробности, я коротко предложил:
— Поговорим?
Нахмурившись, он внимательно посмотрел на меня, потом на бутылку, стоящую на панели, и снова на меня.
— Ты пьян, Валентин.
— Это не имеет значения.
— Имеет.
— Я сказал, не имеет!
Выждав, когда я немного спущу пар, Игорь спросил:
— Ты хочешь говорить в таком тоне? Ты пьян и взвинчен, и тебе лучше уехать домой. Оставь ключи, я закрою машину. А для тебя вызову такси.
Мысленно обругав себя кретином, я глухо сказал:
— Извини, я не хочу ссориться. Но давай поговорим.
— Ты думаешь, что в этом есть смысл?
— Для меня — да.
Не знаю, о чем он подумал, но только сказал негромко: іХорошоі, выпрямился, махнул Маше рукой в сторону подъезда и, сев в салон, захлопнул дверь.
Маша нерешительно потопталась какое-то время на месте, потом, тоже махнув рукой (Игорю? Или нам обоим?), шагнула к двери и скрылась в подъезде.
С минуту мы сидели с Игорьком в напряженной тишине, не решаясь, а скорее всего, просто не зная, о чем говорить. Все было и без того ясно, как божий день, и моя настойчивость, конечно же, выглядела глупо. Но мне этот разговор был просто необходим, хотя я и сам не представлял четко, для чего. Просто я был должен поговорить с Игорем, и это все, что я знал сейчас.
Наконец Игорь не выдержал гнетущей тишины и спросил, повернувшись вполоборота в мою сторону:
— Итак?..
СТЕПАНОВ
Повернувшись в Валькину сторону, я сказал: іИтак?..і, и подумал, что затея эта не из лучших. Что мы могли сейчас сказать друг другу? Похоже, что мы перестали понимать не только один другого, но даже и самих себя. Все было настолько запутанно и сложно, что этот узел отношений, наших с ним отношений, можно было только разрубить, а это всегда болезненно. Умом я понимал, что человек, сидящий рядом со мной, — Валька Безуглов, мой бывший одноклассник и старый друг, но я никак не мог преодолеть невидимую стену отчуждения, возникшую между нами в тот вечер… или, может быть, еще раньше.
Валька взял бутылку, поднес ко рту и, спохватившись, предложил:
— Выпьешь?
Я коротко ответил:
— Нет.
— А я вмажу.
Пока он, морщась, глотал из горлышка водку, я подумал, что примерно та же сцена была и в тот вечер, когда мы встретились. Но как давно все это было…
Оторвавшись от бутылки, Валька поставил ее на прежнее место, закурил и, криво усмехнувшись, сказал, безо всякой, впрочем, радости:
— А я ікапитанаі получил, Игорек. И орденом наградили.
— Поздравляю, — сухо отозвался я, — за Танаева с Шариным?
— Да что Танаев, что?! — взорвался Валька. — Что ты мне им все время тычешь? Он бандит, понимаешь. Он по заслугам получил. И если бы я этого не сделал, то сделал бы любой другой на моем месте.
— Тем не менее, это сделал ты, что, как я понимаю, и является предметом нашей беседы.
— А я повторяю, что он получил заслуженно.
— А я повторяю, что это было не тебе решать.
— А кому?!!
Озлобляясь, я тоже рявкнул:
— Суду! И не смей на меня орать, я не твой подследственный!
Скрипнув зубами, Валька замолчал, и в салоне снова воцарилась гнетущая тишина. Вот так-то лучше, а то слишком он привык брать нахрапом и ломать любое сопротивление. Пусть-ка он попробует оперировать разумными доводами, а не своей звериной силой, не знающей, что такое милосердие.
Я тоже закурил, взяв сигарету из Валькиной пачки, лежащей на панели рядом с бутылкой, и дым наших сигарет смешался в одно плотное облачко, повисшее над головами, принимая причудливую форму, очень похожую на знак вопроса.
Голосом, совершенно иным, не злым и грубым, а тихим и печальным, Валька спросил:
— Что с нами происходит, Игорек? Когда мы стали чужими? Скажи мне.
Я не раздумывал долго перед тем, как ответить ему, потому что ответ уже был готов. Но, черт меня подери, едва ли он принесет Вальке облегчение. Да и мне, признаться, тоже…
— Наверное, тогда, когда ты стал чужим сам себе, Валька. И стоит ли в этом обвинять меня?
Пробормотав вполголоса іДа, да. Конечно…і, он навалился грудью на руль и тут же резко поднялся, чертыхнувшись от резкого сигнала машины. Немного помолчав, перевел разговор на другое:
— А я, Игорек, с девушкой познакомился. Она очень красивая и очень славная. И ее тоже зовут Валя.
Чтобы что-то сказать, я поинтересовался довольно равнодушно:
— Давно?
— Вчера.
Уловив в моем голосе отсутствие интереса, Валька оскорбился:
— Дурак ты, Игорь. Это совсем не то. Она… Знаешь, кажется, я полюбил ее. Странно, правда?
— Ну почему же? Это вполне естественно для человека.
Валькин голос зазвенел от обиды.
— Для человека?! А меня ты считаешь человеком? Ты за что казнишь меня? За Танаева? Ты не сможешь меня наказать больше, чем я уже наказан. Я сегодня в больнице, перед тем как с тобой столкнуться, мать его видел. Страшной обезумевшей и седой старухой она стала. Думаешь, я не понимаю, что я в этом виновен? Но только ли я? Кто заставлял этого Вовчика за оружие хвататься? А не останови я его, да, жестоко, согласен, но сколько бы он еще бед натворил? Зачем он заложников брал? Кто его заставлял? Кто?
— Никто, это верно. Но так же верно и то, что он не был конченым человеком. Пойми это наконец. Пойми хотя бы сейчас, если не смог понять этого раньше, чтобы не было больше в твоей жизни таких
