Выбирая свою историю.'Развилки' на пути России: от Рюриковичей до олигархов

города, то каким образом формировался их состав?

Относительно состава вечевых собраний продолжаются споры. Часть исследователей разделяет убеждение Янина о том, что 300 «зо­лотых поясов», заседавших на новгородском вече, по сообщению ино­ земного путешественника, представляли городской патрициат, ста­рейшин усадеб, из которых состоял средневековый город. Другие по­лагают, что вечевые собрания были более «демократическими» и включали в себя выборных представителей городских районов-«концов». Споры ведутся, конечно, относительно «правильного» веча в обычной ситуации; во времена смутные — в случае военной катастро­фы или острого социального конфликта — на сходки сбегалось множе­ство народа, и там уж было не до процедурных тонкостей.

Компетенция веча была довольно обширна. Среди важнейших вопросов, решавшихся вечем, были вопросы войны и мира, приглашение князя и заключение договора («ряда») с ним. В случае недо­вольства князем и нарушения им условий ряда вече могло указать князю «путь чист» (т. е. изгнать). Некоторые эпизоды такого рода широко известны. Например, события 1136 г. в Новгороде, когда был посажен на два месяца под арест со всей семьей, а затем и изгнан князь Всеволод Мстиславич, внук Владимира Мономаха. Новгородцы дважды изгоняли и князя Александра Ярославича (Невского), поку­шавшегося на городские вольности. Беда в том, что в наших учебни­ках эти случаи представляются как чрезвычайные и исключительные, между тем это была рутинная практика древнерусских волостей.

Участвовало вече и в направлении «иностранных дел». Например, в договоре Новгорода с Готским берегом указывалось, что в выработ­ке условий договора, которым князь Ярослав Владимирович утвердил мир «с послом Арбудомь и всеми немецкыми сыны, ...и с всемь латиньским языком», участвовали посадник Мирошка, тысяцкий Яков и все новгородцы.

Вече должно было утверждать чрезвычайные расходы на военные предприятия. В скандинавских сагах, где говорится, что во времена Владимира и Ярослава на Руси собирались тинги — народные собра­ния, содержится характерный рассказ об Эймунде, предлагавшем свою военную службу «русскому конунгу», который ответил ему: «Дайте мне срок посоветоваться с моими мужами, потому что они да­ют деньги, хотя выплачиваю их я», и созвал тинг.

Княжеская дружина составляла корпус «быстрого реагирования», но основная тяжесть военных предприятий, как наступательных, так и оборонительных, если речь шла о земских интересах, ложилась на плечи рядовых «воев» — народного ополчения.

Основная масса свободного населения древнерусской волости бы­ла хорошо вооружена и представляла внушительную военную силу. Поляне, по преданию, дают хазарам по мечу «от дыма», то есть в по­нятиях летописца меч есть в каждом доме, а не только у знати. О том же свидетельствует и статья 13 «Русской правды», предусматриваю­щая такой казус: «Если кто возьмет чужого коня, оружие или одеж­ду, а владелец опознает пропавшее в своей общине, то ему взять свое, а 3 гривны за обиду». Очевидно, что «в своем миру» обнаружить собственное украденное военное снаряжение мог рядовой свободный общинник, а не княжеский «муж». Народное ополчение состояло как из городских, так и из сельских свободных обывателей. После неудачного для Руси сражения с монголами на реке Калке, как сообща­ет летопись, «бысть вопль и плачь и печаль по градом по всем и по се­лом». Очевидно, «по селом» плакали не из простого сочувствия, но оплакивали павших односельчан. Как отмечают археологи, меч в XII столетии становится массовой продукцией русских оружейников, причем появляются образцы «серийного производства», для которого был несомненно тесен исключительно дружинный и даже городской «рынок».

Неверно было бы представлять себе свободного общинника только в роли пешего воина. Простые воины на коне постоянно встречаются на страницах летописи. Князь Изяслав Мстиславич призывал с собой в поход на черниговских ольговичей всех киевлян «от мала и до велика, кто имеет конь, кто ли не имеет коня, а в лодьи». В другой раз киевля­не последовали за своим князем «на конях и пеши многое множество».

Земские «вои» составляли особую военную организацию, отлич­ную и независимую от княжеской дружины. В мирное время поддер­живалась сотенная «мобилизационная система»: все население волос­ти (не только городов, но и сел) было разбито на административные единицы — десятки и сотни, объединенные под общим руководством избираемого вечем тысяцкого. В походе это войско, находящееся под командой собственных воевод, действовало под общим руководством князя, но не было подчинено ему безусловно. Нередки случаи, когда городские «вои» прямо нарушали княжеские распоряжения. Князья Святополк, Владимир и Ростислав во время похода 1093 г. решили не переходить Стутну, стремясь избежать столкновения с половцами. Однако киевляне не согласились с этим решением, они постановили двинуться «на ону сторону реки», и князья вынуждены были следо­вать за земской ратью.

Своей численностью городской «полк» по крайней мере на поря­док превосходил княжескую дружину. Неудивительно, что в случае конфликта князя с городом, когда горожане расторгали договор с князем и «казали ему путь чист», неугодному «самодержцу» ничего не оставалось как подчиниться и отправиться по указанному пути искать другого «стола». Для вооруженного противодействия сил дружины яв­но было недостаточно.

Суверенитет древнерусских городов-государств ярко проявляется в том, что они вступали в дипломатические сношения — «правили по­сольства» друг к другу и в отдаленные страны. В 1164 г. к византийскому императору Мануилу прибыли «Кыевский сол (посол) и Суждальскый сол Илья, и Переяславьскый, и Черниговьскый». В 1229 г. для заключения договора с Ригой и Готским берегом отправились пос­лы «от Смолнян», то есть послы городской общины участвовали в зак­лючении договора наряду с княжескими и отдельно от них. Существо­вал и институт «международного посредничества»: в 1135 г. «ходил Мирослав посадник из Новгорода мирить киевлян с черниговцами», успеха акция, правда, не имела.

В целом позволительно утверждать, что политическая система древнерусской волости была вполне «демократической» (постоянно имея в виду условность и неточность употребления современной поли­ тической терминологии по отношению к такой удаленной эпохе). По всей видимости, в рамках города существовал некий олигархический орган. Однако скудные сохранившиеся источники не позволяют ска­зать ничего определенного относительно статуса упоминаемых в них «старцев градских», с которыми, например, в 988 г. держит совет от­носительно принятия новой веры князь Владимир Святославич. Во всяком случае не будет большим преувеличением утверждать, что рус­ские волости не отличались в этом отношении по своему устройству от античных полисов и городов-государств средневековой Европы. Но только в античном полисе не было князя с дружиной, а русский город не знал западноевропейской «коммунальной революции» — этому пре­пятствовала сама его структура, он состоял из княжеских и боярских дворов-кварталов. Один из лучших знатоков Древней Руси И.Я. Фроянов пришел к заключению, что «с помощью веча, бывшего вер­ ховным органом власти городов-государств на Руси второй половины XI — начала XIII в., народ влиял на ход политической жизни в жела­тельном для себя направлении». Едва ли положение было существен­но иным в предшествующие два столетия.

Изучение всего комплекса источников, доступных нам, неизбеж­но приводит к выводу, впервые сформулированному историком древ­нерусского права В.И. Сергеевским еще в начале XX столетия: «...Наша древность не знает единого 'государства Российского'; она имеет дело со множеством единовременно существующих небольших государств». Трудно говорить о Древней Руси как едином государстве при отсутствии единой административной организации, единого «эко­номического пространства» и даже общего наименования, охватыва­ющего все русские земли-волости, население которых, довольно резко отличавшееся хозяйственными и культурными обычаями, невоз­можно представить в виде «единой древнерусской народности».

Наши летописи говорят о «русской земле» в совершенно своеоб' разном смысле, и значение этого словосочетания остается не вполне ясным. В частности, в 1145 г. «вся Русская земля» ходила походом на... Галич. С помощью скрупулезного анализа семисот упоминаний «русской земли» в памятниках домонгольской эпохи, проведенного В.А. Кучкиным, было установлено, что словосочетание это использу­ется в двух различных значениях. «Русской землей» «в узком смысле» именуются южные волости в нижнем течении Днепра, южного Буга и Днестра. Причем в состав этой «русской земли» никогда не включают­ся области Великого Новгорода, Полоцка, Смоленска, Суздаля (Вла­димира) , Рязани, Мурома, Галича и Владимира на Волыни. Относи­тельно смысла и происхождения этого словоупотребления нет даже убедительной гипотезы. Помимо этого, словосочетание «русская зем­ля» употребляется «в широком смысле», и тогда она охватывает