Она повернулась и пошла к кабине, а ребята, почему-то стесняясь посмотреть друг на друга, полезли в будку. И тихо расселись по своим местам. Макар попытался как-то изысканно пошутить – его не поддержали.
Потом уже до темноты ехали без остановок. Остальные задремали – благо, оказалось, что сиденья откидываются, как в самолёте, – а Давид, напротив, становился всё более и более взвинчен и раздражён. То есть на самом деле это был страх, с которым он пока что успешно справлялся (и надеялся так же успешно справляться и впредь), но всё равно лучше было не признаваться себе, что это страх, а называть его другими именами: взвинченность, раздражение… Их учили справляться со страхом и даже обращать его себе на пользу, но помимо научно обоснованных и проработанных способов у каждого курсанта были и свои; у Давида, например – переименование. Я не боюсь, я просто раздражён… ну, а потом уже всё остальное.
Серьёзным плюсом этого метода было то, что в случае, если плотину прорвёт, страх мог вырваться в виде гнева.
Впрочем, минусы тоже были…
В полной темноте «газик» свернул куда-то налево и медленно покатил по разбитой в хлам лесной дороге. Тут уже было не до сна, попадались такие колдобины, что удержаться можно было, только хватаясь обеими руками. Потом пошёл затяжной подъём – мотор трясся и почти визжал, – и наконец, наконец, наконец! – машина остановилась, настала тишина, потом снаружи загорелся свет. Впрочем, виден был только лес – совсем рядом, в трёх шагах.
На подрагивающих гудящих ногах (отсидел) Давид прошёл мимо товарищей – они прилипли к окнам – и открыл дверь. Резко пахнуло бензиновым перегаром, маслом и вообще перегретым мотором. Давид с трудом отцепился от машины и сделал шаг. Сразу запахло иначе: мокрым дёрном, мхом, палой листвой. Воздух был холодный, будто медленно тёк с ледника.
– Сюда, – позвала Тамара.
Давид обернулся на голос и вдруг – так проявляются загадочные картинки типа «где сидит охотник?» – увидел то, что наверняка уже увидели остальные и потому так обалдели: космический корабль.
Он был рядом, на расстоянии вытянутой руки: тёмная выпуклая поверхность, не гладкая, не шершавая, а какая-то… муаровая, что ли… (слово выпрыгнуло из дальнего ящичка памяти, куда он давно не заглядывал) – точно, муаровая, с узорами и переливом, и чуть сдвинешься, как возникают другие узоры. Сейчас он видел корабль целиком – совсем маленький… лежащая прямо на земле толстенькая двояковыпуклая линза размерами вряд ли больше того грузовика, на котором они приехали. Люк, из которого исходит белесоватый свет, тоже маленький, чуть побольше, чем дверь «запорожца»…
– Ну вот, ребята, – сказала Тамара. – Это наша тарелочка. Чувствуйте себя, как дома.
– В своей, значит, тарелке… – кивнул Давид. – А ты, Тамарочка, с нами?
– Пока нет. Я – со следующей партией… Может, в лагере увидимся.
– Тогда прощевай на всякий случай… – голос его предательски тренькнул; Давид приобнял Тамару одной рукой, клюнул в щеку.
И, не оглядываясь, стал протискиваться в неудобный люк.
Глава первая
– Никогда не играй в карты, – наставительно сказала Вита.
– И не пей эту гадость, – автоматически добавил Адам, забирая свою сдачу.
Два других игрока последовали его примеру.
– Какую гадость? – немедленно спросил Кеша.
– Алкогольную, плохого качества и низкой очистки, – сформулировала Вита.
На Кешины вопросы рекомендовалось отвечать максимально точно и исчерпывающе. Для себя Вита давно решила, что неудачные отмазки намного хуже, чем дурацкие шуточки. Кеша с трудом, но принимал объяснения типа «это такая шутка, очень плохая», но был категорически не способен понять, как это на важный вопрос некоторые несознательные личности ляпают чего ни попадя. Чего там у них взбрело в тупую башку.
Впрочем, присутствующие – личный представитель императора Бэра, советник президента России по вопросам внешних сношений и спецкомиссар ООН – тупостью, как правило, не грешили. Глупостью – да, могли. Но не тупостью. Разве что Адам…
– А почему?
– Потому что будешь плохо себя чувствовать, – Вита предусмотрительно ткнула Адама между лопаток, чтобы не вздумал ляпнуть ещё что-нибудь, и увела Кешу подальше, к угловому дивану.
– А кто её пьёт?
– Здесь – никто. Папа вспомнил одно старое кино. Как-нибудь при случае посмотрим, договорились?
– Семерная, – заказал Адам.
Игроки обменялись тремя скучными и одним любопытным взглядом.
– Лады, два мне и один господину Усиде, – распорядился Коля.
Возражений не последовало. Усида, правда, повертел в обалдении головой, но без споров записал положенные циферки в нужный сектор криво расчерченной бумажки. Правила игры он уже знал хорошо, но привыкнуть к такой вот манере – истинно русской, по его мнению, – никак не мог. А потому с готовностью воспользовался представившимся случаем попрактиковаться.
Некрон собрал карты и принялся добросовестно тасовать колоду. На этот промежуточный процесс уходило заметно больше времени, чем на всё остальное.
– А почему никогда не играть?
