— Дети останутся на ночь у моей сестры.
— О-о!
Эли внимательно на него посмотрела и села за руль.
— О-о! — снова повторил Майрон.
Она подняла бровь.
— А хвастаться успехами у женщин было вовсе не обязательно.
Машина тронулась. Майрон смотрел ей вслед с той же глупой улыбкой на лице. Потом повернулся и направился к дому. Уин не шевелился. На жизнь Майрона влияло много разных переменных: переезд родителей на юг, рождение ребенка у Эсперансы, ситуация с бизнесом и даже появление Верзилы Синди, но Уин в его жизни всегда был величиной постоянной. Пепельно-серые волосы Уина начали чуть седеть на висках, но он по-прежнему оставался образцом истинной американской аристократии англосаксонского происхождения и протестантского вероисповедания. Волевые челюсти патриция, прямой нос, идеальный пробор — от него за милю буквально разило привилегиями, белыми туфлями и загаром, приобретенным на поле для гольфа.
— Шесть целых восемь десятых, — произнес Уин. — Округлим до семи.
— Не понял?
Уин поднял руку, повернул ее ладонью вверх и покачал вверх-вниз.
— Твоя миссис Уайлдер. Проявлю великодушие и дам ей семь.
— Это впечатляет. Учитывая, что оценку даешь ты, и все такое.
Они вернулись в дом и устроились в гостиной. Уин положил ногу на ногу и выглядел, как обычно, очень естественно и безупречно. На лице было характерное для него выражение надменности. Он казался избалованным, испорченным и изнеженным — во всяком случае, с виду. Но его тело говорило о другом. Оно состояло из сплетения сухих тренированных мышц, похожих на проволоку, причем не простую, а колючую.
Уин сложил ладони вместе и стал переплетать пальцы, похрустывая костяшками, что опять-таки казалось совершенно естественным.
— Я могу задать вопрос?
— Нет.
— Зачем она тебе?
— Это что — шутка?
— Нет. Я хочу знать, что именно ты нашел в миссис Уайлдер.
Майрон покачал головой:
— Я знал, что тебя не следовало приглашать.
— Да, ноты пригласил. Поэтому позволь мне пояснить свою мысль.
— Пожалуйста, не надо.
— Когда мы вместе учились в Университете Дьюка, у тебя была очаровательная Эмили Даунинг. Потом, конечно, отрада твоей души на протяжении десяти с лишним лет в лице роскошной Джессики Калвер. Затем последовал непродолжительный роман с Брендой Слотер и, наконец, замыкает список Тереза Коллинз.
— И к чему ты клонишь?
— А вот к чему. — Уин снова переплел пальцы. — Что объединяет всех этих женщин, с которыми у тебя была связь?
— Просвети меня.
— Это можно выразить одним словом — неординарность.
— И что оно означает?
— Сногсшибательную сексуальность, — продолжил Уин с видом сноба, — которая отличала их всех до единой. По десятибалльной шкале я бы дал Эмили девять, что является самым низким баллом. Джессике с ее внешностью, от которой буквально захватывает дух, я бы дал одиннадцать. А Терезе Коллинз и Бренде Слотер — по десятке.
— И по твоему просвещенному мнению…
— Семь баллов с натяжкой, — закончил за него фразу Уин.
Майрон покачал головой.
— Поэтому я тебя очень прошу, — не унимался Уин, — поделиться со мной, в чем именно заключается ее привлекательность.
— Ты это серьезно?
— Очень серьезно.
— Тогда слушай. Прежде всего, Уин, я не согласен с твоими баллами.
— Вот как? И на сколько баллов ты бы оценил миссис Уайлдер?
— Я не стану с тобой это обсуждать. Но скажу, что внешность Эли начинаешь по-настоящему ценить не с первого взгляда. Сначала тебе кажется, что она просто привлекательна, но чем ближе ее узнаешь…
— Фи!
— Что — «фи»?
— Рассуждения во имя самоутешения.
— Тогда удивлю тебя еще одним откровением. Дело не в ее внешности.
— Фи!
— Опять «фи»?
Уин хрустнул пальцами.
— Давай сыграем в игру. Я произнесу слово, а ты мне назовешь первое, что приходит на ум.
Майрон закрыл глаза.
— Не могу понять, зачем обсуждаю с тобой сердечные дела. Это все равно что говорить о Моцарте с глухим.
— Да, это действительно очень забавно. Но вот первое слово. А точнее, два. Скажи мне, что приходит тебе в голову, когда ты слышишь «Эли Уайлдер».
— Теплота.
— Это неправда!
— Думаю, эту тему пора оставить.
— Майрон!
— Что?
— Когда ты в последний раз пытался кого-то спасти?
Перед глазами Майрона промелькнули знакомые лица, и он постарался о них не думать.
— Майрон?
— Не начинай, — мягко попросил тот. — Я сделал выводы.
— В самом деле?
Он подумал об Эли, се чудесной улыбке и открытом лице. Он подумал об Эйми и Эрин, которые сидели в его старой спальне в подвале, и об обещании, которое он заставил их дать.
— Эли не надо спасать, Майрон.
— Ты думаешь, все дело в этом?
— Когда я произношу ее имя, что тебе сразу приходит в голову?
— Теплота, — снова повторил Майрон.
Но на этот раз он сам понимал, что это неправда.
Шесть лет.
Именно столько времени прошло с тех пор, как Майрон перестал играть роль супергероя. За это время он ни разу никого не ударил, не держал в руках оружия, не говоря уже о том, чтобы стрелять, не угрожал сам, и ему никто не угрожал. Он не отпускал шуточек, рискуя нарваться на неприятности и полагаясь на свой накачанный стероидами гипофиз. Он ни разу не обращался к Уину — самому опасному из всех его знакомых — с просьбой подстраховать или выручить из беды. За последние шесть лет никто из его клиентов не был убит, что в их бизнесе считалось очень необычным. Ни в кого не стреляли, и никого не
