— Так можно оправдать и простить все что угодно, — перебил он ее. — Мне не по душе твоя терпимость, когда с тобой обошлись самым безобразным образом. Постарайся забыть их обоих, Агнес. Господи, если бы я мог тебе помочь в этом!
Агнес взяла его за руку.
— Ты очень добр ко мне, Генри. Но ты не совсем правильно понимаешь меня. Я сама и мои неприятности представлялись мне совсем в ином свете, когда ты вошел. Неужели мое чувство к твоему брату, задавала я себе вопрос, которое без остатка заполняло мое сердце и востребовало все лучшее во мне и истинное, — неужели оно может пройти и не оставить о себе никакой памяти? Я уничтожила последние свидетельства, напоминавшие мне о нем. В этой жизни я его больше не встречу. Но неужели узы, которые некогда связывали нас, распались окончательно? И я отторгнута от его жизни со всеми ее радостями и огорчениями, как если бы мы никогда не знали и не любили друг друга? Что ты об этом думаешь, Генри? Я не могу в это поверить.
— Если бы ты могла его наказать, как он того заслуживает, — твердо ответил Генри Уэствик, — я бы, пожалуй, мог согласиться с тобой.
Едва он кончил говорить, как в дверях появилась старуха няня с известием о новом госте.
— Простите, что тревожу вас, милая. Миссис Феррари хочет узнать, когда она сможет сказать тебе несколько слов.
Задержав ее, Агнес повернулась к Генри:
— Ты ведь помнишь Эмили Бидуэлл, мою любимую ученицу в деревенской школе, хотя это было давно? Потом она была у меня горничной. Она ушла, когда вышла замуж за итальянца Феррари, курьера[5], и, боюсь, у них не очень хорошо обстоят дела. Ты не будешь возражать, если я минуту-другую поговорю с ней?
Генри стал прощаться.
— В другое время я бы с удовольствием повидал Эмили, — сказал он, — а сейчас мне лучше уйти. У меня душа не на месте, Агнес. Задержись я у тебя, не дай бог, наговорю такого, чего лучше сейчас не говорить. Вечером на почтовом я переберусь через Ла-Манш — и посмотрим, как-то мне помогут несколько недель в другой обстановке. — Он взял ее за руку. — Хоть что-нибудь я могу для тебя сделать? — настоятельно спросил он.
Поблагодарив, она постаралась тихо высвободиться. Он удержал ее подрагивающей рукой.
— Благослови тебя Бог, Агнес, — сказал он запнувшимся голосом, не в силах поднять на нее глаза.
Ее лицо вспыхнуло и в следующую секунду покрылось смертельной бледностью. Она знала его сердце так же хорошо, как он сам его знал, и от переживаний не могла вымолвить ни слова. Он поднес ее руку к губам, жарко поцеловал ее и, по-прежнему не глядя на нее, вышел из комнаты. Хромавшая следом няня проводила его до лестницы. Она не забыла о неудавшемся соперничестве младшего брата за руку Агнес.
— Не падайте духом, мастер Генри, — шепнула старуха со здравой бесцеремонностью простолюдинки. — Попытайте ее еще разок, когда вернетесь.
Оставшись одна, Агнес прошлась по комнате, стараясь успокоиться. Она остановилась перед маленькой акварелью на стене, доставшейся ей от матери. Там была она сама, маленькой девочкой. «Насколько бы мы были счастливее, — грустно подумала она, — если бы никогда не вырастали».
Вошла, почтительно приседая и часто покашливая, жена курьера — кроткая, понурая пигалица со светлыми ресницами и слезящимися глазами. Агнес приветливо пожала ей руку.
— Ну, Эмили, что я могу для тебя сделать?
На это жена курьера дала странный ответ:
— Даже боюсь говорить вам, мисс.
— Что, такая обременительная просьба? Садись, я хочу послушать, как ты живешь. Может, за разговором просьба сама собой выскажется. Как с тобой обходится муж?
Светло-серые глаза Эмили совсем заволоклись слезами. Она покачала головой и обреченно вздохнула:
— Пожаловаться, мисс, вроде бы и не на что, только, боюсь, не думает он обо мне. И к дому потерял интерес, даже, могу сказать, скучно ему дома. Для нас обоих было бы лучше, мисс, если бы он уехал куда с путешественниками, не говоря уж про деньги, которых с грехом пополам хватает. — Она поднесла к глазам платок и вздохнула совсем безнадежно.
— Я не очень понимаю, — сказала Агнес. — По-моему, твой муж подряжался везти нескольких дам в Италию и Швейцарию?
— Тут ему не повезло, мисс. Одна леди заболела, а другие без нее не поехали. Они заплатили ему месячное жалованье как компенсацию, а нанимали ведь на осень и зиму, так что он много потерял.
— Сочувствую, Эмили. Будем надеяться, что скоро ему представится другой случай.
— Теперь не его очередь, мисс, когда в контору придут новые заявки на курьеров. Их там столько сейчас сидит без работы. Вот если бы его рекомендовали в частном порядке… — Она многозначительно смолкла.
Агнес поняла ее без лишних слов.
— То есть вам нужна моя рекомендация, — сказала она. — Что же ты сразу не сказала?
Эмили залилась краской.
— А как бы ему это было кстати! — сказала она, смущаясь. — Сегодня в контору пришло письмо, интересуются хорошим курьером. Договор на шесть месяцев, мисс. А на очереди другой, и секретарь, конечно, будет его рекомендовать. Если бы муж мог отправить с той же почтой свои рекомендации с одним-единственным словечком от вашего имени, мисс, то чаша весов, как говорится, может, и склонилась бы в его пользу. Для господ частная рекомендация большое имеет значение.
Она снова замолчала, снова вздохнула и уставилась в ковер, словно имела причину стыдиться за себя.
Агнес стала утомлять таинственность, с которой высказывалась ее гостья.
— Если ты хочешь, чтобы я повлияла на кого-нибудь из моих друзей, почему ты не назовешь имя?
Жена курьера пустила слезу:
— Мне стыдно, мисс.
— Что за чушь, Эмили! Либо назови имя, либо оставим этот разговор.
Эмили предприняла последнюю отчаянную попытку. Она судорожно скомкала платок и выпалила:
— Лорд Монтбарри.
Агнес поднялась и взглянула на нее.
— Ты меня огорчаешь, — сказала она ровным голосом, хотя такого лица жена курьера у нее никогда прежде не видела. — Ты достаточно знаешь, чтобы понимать невозможность для меня сношений с лордом Монтбарри. Я всегда предполагала в тебе некоторую чуткость. Очень жаль, что я ошиблась.
При всей своей потерянности Эмили как должное восприняла упрек. Она понуро скользнула к двери.
— Простите меня, мисс. Ей-богу, я не такая дурная, как вы думаете. Все равно простите меня. — Она открыла дверь.
Агнес позвала ее. Это извинение с оговоркой смутило ее честное и великодушное сердце.
— Погоди, — сказала она. — Нельзя так расставаться. Я не хочу обмануться в тебе. Что, по-твоему, я должна сделать?
На сей раз Эмили у хватило ума отвечать без околичностей:
— Мой муж отошлет свои рекомендации лорду Монтбарри в Шотландию, и я хотела, чтобы вы позволили ему приписать в письме, что, мол, знаете его жену с детства, что благополучие в нашей семье вам не безразлично. Сейчас я уже этого не прошу, мисс. Я теперь вижу, что я плохо придумала.
— Да так ли уж плохо? — Нахлынувшие воспоминания и нынешние горести заступались перед Агнес за эту женщину. — Не бог весть что ты просишь, — сказала она с отзывчивостью, на которую всегда была готова. — Но вряд ли я могу допустить, чтобы в письме твоего мужа упоминалось мое имя. Повтори еще раз,
