– Да. Дьявол! Я тоже.
– В этом доме есть гальюн?
– Конечно.
Он бросил окурок на пол и растер его мыском ботинка.
– Пошли со мной, – сказал Диксон. Он поднялся и оказался ниже, чем я думал, но был крепкого сложения – такие мускулы появляются после пребывания в военном лагере для подготовки новичков и срока – а то и двух – службы. Диксон отвел меня в холл, а оттуда – в сортир, где я наконец увидел зеркало. Я посмотрел на себя.
Лицо под белой повязкой на лбу было желтоватым, но явно американским. Я не был япошкой. Что-то другое. Зато я понял, почему Диксон назвал меня папашей. Мои волосы, каштанового цвета на макушке, по бокам стали совершенно седыми. Моя кожа задубела, морщины расползались по лицу, как трещины на пересохшей земле.
– Как ты считаешь, я похож на еврея? – спросил я Диксона.
Диксон стоял с другой стороны раковины и изучал себя в зеркале. Потом он оторвался от этого занятия и взглянул на мое отражение.
– Ирландец. Ты – ирландец, если я их вообще отличаю, – сказал он.
– Но ирландцы не говорят слов, таких, как schmuck, не так ли?
– Если они живут в большом городе, то говорят. Вот, к примеру, в Нью-Йорке.
– Так ты оттуда?
– Нет. Из Детройта, но в Нью-Йорке однажды останавливался. И скажу тебе, даже словами всего не выразишь, что я там увидал. Ну так вот. Послушай. Посмотри-ка сюда. Это все доказывает. Однажды и навсегда.
Он закрыл одну половину лица рукой и смотрел на себя одним глазом.
– Что доказывает? – спросил я.
– Что я чокнутый, – прошепелявил он открытым уголком рта. – А теперь взгляни.
Диксон закрыл другую часть лица. И опять посмотрел на свое отражение одним глазом.
– Видишь, они совершенно разные.
– Что?
– Половины моего лица, сукин ты сын, да ты еще и глухой впридачу! Они должны быть одинаковыми, а они разные. Моя чертова физиономия – она расколота надвое. Эта гребаная война. У меня не все дома, вот так-то!
Диксон отвернулся от зеркала, положил мне руку на плечо и усмехнулся; я заметил, что между передними зубами у него была дырка.
– Мы там, где должны быть – ты и я, – сказал он.
– Думаю, так и есть, – ответил я ему.
– Semper fi[2], – пожал он плечами и, надувшись от важности, ушел.
Я решил выходиться. И я не забыл, как это делается. Я сидел в сортире, докуривая свою сигарету, и раздумывал, как я хочу выбраться из этого места. Как мне хотелось попасть домой! Где бы мой дом, к дьяволу, ни находился.
Я смыл дерьмо, подошел к раковине и плеснул воды в лицо, после чего отправился на встречу с доктором.
Он ждал меня возле комнаты медсестер и был одет не в военную форму. Белая кофта, белые штаны. Он был молод для врача – лет около тридцати. Аккуратно причесанные темные волосы, аккуратные усы, бледный, коренастый.
Доктор протянул мне руку.
– Рад видеть вас, рядовой Геллер, – сказал он.
– Если это мое имя, – ответил я.
– Это я и хочу помочь вам определить. Я – доктор Уилкокс.
Ясное дело, штатский.
– Рад познакомиться с вами, док. Вы и вправду думаете, что сможете мне помочь вернуться? Вернуться к моему имени? Вернуться туда, откуда я?
– Да, – ответил врач.
– Мне нравится ваша уверенность, – сказал я. – Но я всегда считал, что уж если парень свихнулся, то это навсегда.
– Это не совсем верно, – ответил он, жестом приглашая меня в маленькую комнату с двумя стульями и столом. И смирительной рубашки что-то не было видно. Я зашел. Доктор продолжил: – Многие психические расстройства поддаются лечению. А те, что получены в результате стресса, такого как, например, участие в военных действиях, вообще довольно легко вылечиваются.
– А почему?
– Потому что травма – вещь временная. Вы должны быть благодарны, что у вас не физическое увечье и не хроническое заболевание.
Я сел на один из стульев.
– Так вы собираетесь провести мне курс серотерапии?
Уилкокс продолжал стоять.
– Можно лечиться амиталом натрия. Существует еще шоковая терапия. Но для начала я хочу попробовать помочь вам простым гипнозом.
– Док, вы что, не знаете? Водевиль мертв!
Он улыбнулся.
– Это не вставной номер в выступление, рядовой. Гипноз много раз доказывал свою эффективность при лечении неврозов, полученных на поле боя. В их числе амнезия.
– Ну...
– Думаю, это покажется вам куда менее неприятным, чем, скажем, электрошок.
– Это вылечило Зангара.
– Кто это – Зангар?
Я пожал плечами.
– Будь я проклят, если знаю. Что мне надо делать, док?
– Просто встаньте и повернитесь ко мне лицом. Мы должны помогать друг другу. Делайте все точно, как я скажу.
Я встал и повернулся к нему.
– Я в ваших руках, док.
Так я и стоял, а он положил на мои виски свои теплые, успокаивающие руки.
– Полностью расслабьтесь и настройтесь на сон, – велел он.
Его голос был монотонным и в то же время мелодичным; его серые глаза были спокойными, но они повелевали мною.
– Итак, – сказал Уилкокс, все еще держа свои руки на моих висках, – смотрите мне в глаза, смотрите мне в глаза, сосредоточьтесь на моих глазах, настройте свое сознание на сон. А теперь мы продолжаем, и вы сейчас глубоко заснете, теперь мы продолжаем, и вы сейчас глубоко заснете.
Он убрал руки с моих висков, но продолжал смотреть мне в глаза.
– Теперь сожмите руки перед грудью, – я сжал, он сделал то же, – сжимайте их крепко, крепко, крепко, крепко, крепко, сильнее, сильнее, и, сжимая их, вы засыпаете, сжимая их, вы засыпаете, ваши веки тяжелеют, тяжелеют...
.Мои веки весили тонну, но глаза оставались открытыми: его глаза повелевали моими, его голос продолжал монотонно звучать:
– Теперь ваши руки крепко сжаты, крепко сжаты, крепко сжаты. Вы не можете разжать их – они крепко сжаты, вы не можете разжать их, а когда я дотронусь до вас своими пальцами, вы разожмете руки, а потом заснете, ваши глаза тяжелеют...
Раз – схватил он меня!
– Ваши глаза тяжелеют, тяжелеют, тяжелеют, вы крепко, крепко засыпаете, крепко, крепко, крепко
