важно прошелся вдоль верстака, напевая: — Ох, провожанье хуже смерти…
Ребята засмеялись. Не помня себя, Мишка подскочил к Симке, схватил за грудь, стал трясти:
— Если еще раз, рыжая морда, хоть пикнешь, убью!
Насмерть перепуганный Симка моргал белесыми ресницами, вертел глазами, прося защиты. Их разнял Сергей Михайлович:
— Ну-ну! Петухи! Из-за чего?
— Пусть не треплет языком, — сказал Мишка и отошел к своему месту. Здесь он принялся колотить молотком по крючку, стукнул больно по пальцу, сунул его в рот.
После занятий Мишка не торопился уходить. Когда все ушли, он, глядя в пол, сказал:
— Простите… Больше не буду…
— Оно, конечно, нехорошо, — согласился Сергей Михайлович и подошел к Мишке: — Ты каких же Ковалевых будешь? — спросил он.
«И этот, как все, — подумал Мишка, сверля пол каблуком: — Допытывается, тоже жаловаться будет. Ну и пусть!» — И он вызывающе сказал:
— Веры Ковалевой…
— Отца твоего не Петром звали?
— Да. А что? — взглянул Мишка исподлобья на, учителя и, увидев его добрые глаза, смягчился. — В депо слесарем работал, — добавил он.
— Так ты сын Петра Ковалева? — воскликнул вдруг Сергей Михайлович и привлек Мишку к себе: — Какой большой парнишка! Знал я твоего отца… Учились вместе, работали вместе… Хороший человек был, руки у него золотые.
Мишка никогда не мог спокойно слушать рассказы о своем отце. Ему становилось грустно и обидно, хотелось плакать. Но он крепился и, почувствовав, что ему не сдержать слез, отвернулся.
— Так вот, значит, как, — продолжал Сергей Михайлович. — Но ты успокойся, — сказал он, и Мишка услышал, как у него самого дрогнул голос. — Ус… успокойся… В войну многие погибли. У моих ребят мать бомбой убило… Жену мою. Не знаешь моих ребят?
Мишка покачал головой.
— Ну да, они старше тебя… — учитель прижал Мишкину голову к своей груди, и они долго стояли молча.
В воскресенье Мишка почти целый день возился с углем — убирал его со двора в сарай. Уголь попался хороший, все были очень довольны: зимой в доме будет тепло. А главное — на уголь мать добавила из Мишкиных денег.
Он отнес последнее ведерко, высыпал его на самый верх, облегченно вздохнул — все! Затем обложил кучу внизу крупными кусками, чтобы уголь не рассыпался по всему сараю, взял метлу, вышел подмести двор и увидел, как с улицы какой-то мужчина повернул к ним в ворота.
— Вот, значит, где вы живете? — сказал, улыбаясь, мужчина, и Мишка узнал в нем Сергея Михайловича.
«Пришел все-таки ябедничать, — думал он. — А я-то решил, что он человек… Ну и пусть. Матери все равно дома нет, скажу — не скоро придет…»
— Здравствуй, — подошел к нему Сергей Михайлович. — Работаешь? Хорошо! — И он по-хозяйски заглянул в сарай. — Порядок… Молодец.
Мишка молча следил за ним. «В сарай полез, проверяет, будто это к нему относится…»
— Мать дома?
— Нету, — буркнул Мишка, злорадствуя в душе: «А что, пожаловался?» Вслух добавил: — Она не скоро придет…
— Ну что ж. Мы и без нее обойдемся. Иди сюда, что ты, как бычок, смотришь? Посмотри, какой я тебе автомат принес.
Сергей Михайлович развернул газету — там лежал, поблескивая, французский замок.
— Замок? — просиял Мишка. — Как у директора в кабинете?
Мишке стало стыдно, что он так неприветливо встретил старого друга отца, такого доброго человека. Ему хотелось чем-то загладить свою вину, но как это сделать, не знал.
— Показывай, куда цеплять будем?
Мишка бросил метлу, повел Сергея Михайловича к двери. Учитель увидел изрубленный засов, повертел его в руках, улыбаясь, покачал головой.
— Эк ты его, беднягу, изуродовал! — сказал он и достал из карманов молоток, долото, отвертку. Потом приставил замок, очертил место гвоздем, принялся выдалбливать гнездо.
Мишка не спускал с него глаз.
— Этот замок закрывается сам, а открывается ключом? — допытывался он.
— Да, изнутри можно и без ключа открывать, а снаружи — только ключом. А закрывать — хлопнул дверью, и закрыто.
— Вот здорово будет! — восхищался Мишка. — Как у директора!
— Получше, пожалуй!
Мишка смеялся, понимал, что Сергей Михайлович шутит: до директорского замка этот, конечно, не дойдет, там блестит, как золотой, а на этом лишь кое-где сохранился никель.
Когда пришла мать, замок был почти готов. Она подумала, что это Мишка что-то мастерит, хотела поругать его за то, что, не кончив одно дело (не подмел двор), он взялся за другое. Но, увидев мужчину, удивилась, а, узнав Сергея Михайловича, совсем растерялась:
— Я вас не узнала сначала.
— Не мудрено — лет десять не виделись. Вот делаю крючок-автомат!
Мать взглянула на Мишку:
— Ты?
— Что я?
— Зачем людей беспокоишь?
— Нет, это я сам, — выручил Мишку Сергей Михайлович. — Он тут ни при чем. Ну-ка попробуйте.
Мать захлопнула дверь, улыбнулась.
— Хорошо как! Благодари дядю, — сказала она Мишке и обратилась к Сергею Михайловичу: — Это он все хотел сделать «автомат», утром тяжелый на подъем. Теперь хорошо будет. Ну, умывайтесь, обедать будем.
Мишка полил на руки Сергею Михайловичу, сам умылся до пояса. Потом взял железную чашку, полез в погреб за огурцами. А когда возвращался, еще в сенцах услышал, что учитель и мать говорили о нем. Остановился, прислушался.
— И не знаю, что с ним делать, — жаловалась мать. — От школы отрывать жалко, хотелось в люди вывести. В этом году он и учиться стал лучше, учителя хвалят…
— Да, он смышленый мальчик, — вставил Сергей Михайлович.
— В прошлом году просился — пойду на работу. А сейчас что-то молчит. И доучить хочется, и тяжело…
— Кончит семилетку, пусть идет к нам. Будет работать и учиться. У нас на производстве есть вечерняя школа. Мой старший так же вот с семилетки пошел, а в этом году поступил в железнодорожный институт, пишет из Ленинграда — ничего, хорошо. Ему даже легче, чем прямо со школы: практика есть.
— Да и то так, — согласилась мать. — Плохо одной, даже посоветоваться не с кем.
Мишка вошел в комнату, взглянул на мать, та догадалась, что он слышал их разговор, сказала:
— Да, сынок, о тебе говорили…
— Мама, я все равно после семилетки пойду работать. Сама говоришь — трудно, а не пускаешь.
— Пойдешь, сынок, пойдешь. Вон и Сергей Михайлович советует. Садись обедать, кормилец мой.
Сергей Михайлович похлопал его по плечу, сказал:
— Поработаешь на производстве — настоящим человеком будешь! Верно?
Мишка кивнул. Ему было приятно от слов Сергея Михайловича, и он подумал: «Добрый, как
