превращениях единого поля, о балансе и способах генерации энергии. Научный результат каждой межзвёздной экспедиции, привёзшей на Землю информацию о других путях развития познания в иных обществах разумных существ, стоит тысячелетий земных научных поисков!..
Председатель помолчал и более спокойным голосом продолжал: — Люди восьмого тысячелетия просят Скитальцев Космоса принять участие в экспедиции. Кто хочет быть вторым пилотом?
Воцарилось молчание. Релятивисты задумались.
— Пуститься вновь по Реке Времени, чтобы причалить к берегу ещё более далёкой эпохи будущего? Потерять только что приобретённых друзей?.. Я уже не смог бы… Буду доживать свои дни в Городе Вечности, — поймав взгляд Руссова, сказал Ибаньес, штурман звездолёта 2160 года. — Вы согласны со мной?
Руссов посмотрел на него отсутствующим взглядом и встал.
Старые релятивисты продолжали тихо переговариваться. Люди восьмого тысячелетия смотрели на них с понимающей, доброй улыбкой. Собственно говоря, Совет никогда и не настаивал на их участии в очередных экспедициях, считая, что релятивисты выполнили свой долг перед человечеством. В конце концов, у Совета не было недостатка в энтузиастах, постоянно осаждавших Сектор Межзвёздных Проблем.
Руссов уже протискивался к трибуне-председателя.
— Я готов занять свободное место на «Палладе», — глухо проговорил он.
— Мне кажется, что с тебя довольно, — мягко заметил Председатель Совета, угадав в этом сильном пятидесятилетнем человеке старейшего ветерана освоения космоса. — Оставайся с нами, Иван Руссов… Человечество помнит твои скитания… Ведь это «Циолковский»? Геовосточный Трудовой Союз?..
Руссов утвердительно кивнул головой и настойчиво повторил: — Я готов лететь на «Палладе»…
— Хорошо, — ответил после недолгого молчания Председатель. — Завтра ты познакомишься с экипажем «Паллады». Астронавты сейчас проходят предстартовую подготовку на суточном спутнике,[2] и ты присоединишься к ним.
«Паллада» стремительно ускоряла свой полёт, каждую минуту «проглатывая» кусочек бесконечности длиной в 18 миллионов километров. Это был первый корабль, который двигался за счёт реактивной тяги, возникающей при отбрасывании невидимых радиоквантов высокой частоты. Правда, квантовый звездолёт разгонялся в несколько раз медленнее фотонномезонных ракет, так как радиокванты были гораздо легче фотонов и мезонов, но зато они не грозили испепелить отражательный параболоид. До сих пор самой сложной проблемой в фотонных ракетах оставалось усмирение чудовищно раскалённого светового луча, падающего на поверхность параболоида. Непроизводительно расходуемые для питания охлаждающих систем десятки миллионов киловатт, сверхмощные магнитные экраны — а значит, новые миллионы киловатт энергии, — сдерживающие убийственную мощь излучений, нейтронные завесы, точнейшие по еврей синхронности операции обновления атомной структуры параболоидов — всё это было теперь преодолено.
«Паллада» мчалась через космос, развивая скорость в «семь девяток после нуля».
Руссов был счастлив. Он снова плыл по безбрежному океану пространства-времени. Голубоватые огоньки уходящих назад звёзд приятельски подмигивали с боковых экранов, в то время как гигантский вогнутый экран радара грозил ему чёрным мраком бесконечности, а успокоительная мелодия, лившаяся из приборов охраны электронных связей, казалось, говорила: «Мы на страже, сын Разума… бесконечность склоняется у твоих ног». Еле уловимый бас квантовых генераторов напоминал о десяти миллиардах киловатт энергии внутринуклонного распада, ежеминутно преобразуемых в бешено рвущийся реактивный луч радиоквантов. Звуковой генератор гравиметра самозабвенно тянул бархатистое «ре», сообщая об отсутствии тяготеющих масс на расстоянии по крайней мере десятка световых лет.
На экране главного обзора еле угадывались тускло-багровые пятна: то светили из неизмеримых далей инфракрасные звёзды, ставшие видимыми благодаря допплеровскому смещению спектральных линий. Релятивистские часы, соединённые со счётчиком звёздных скоростей, каждый час издавали тонкий звук, словно удивляясь тому, что на Земле за эти же шестьдесят минут истекло 20 суток!
Звездолёт заканчивал этап торможения, оставив позади себя почти двадцать два парсека. Пространство вокруг «Паллады» как бы «прогибалось», изнемогая под действием чудовищной эквивалентной массы,[3] порождающей мгновенное поле тяготения, в сотни раз более напряжённое, чем сила тяжести у поверхности Земли.
Жизнь экипажа текла с размеренностью хорошо отрегулированного механизма. Совершенная система электронных автоматов с безупречной точностью вела корабль по курсу, и спутники Руссова спокойно, точно они не покидали Землю, делили своё время между трудом, отдыхом и сном. Ровно в шесть часов «утра» мелодично звучал гонг — обитатели звездолёта собирались в павильоне гигиены. Гимнастика, осве жающие ванны и излучения, простая сытная пища прекрасно настраивали людей к началу трудового дня.
Штурманы и механики, инженеры и пилоты осматривали приборы и механизмы. Астроном терпеливо проверял координаты Альфы Эридана, зелёный диск которой всё ярче разгорался на экранах. Математик и два его помощника-программиста в сотый, наверное, раз уточняли программу маршрута и команды аварийным роботам на случай непредвиденных осложнений. Главный пилот Варен, белокурый бронзовый атлет, мурлыкая песенку, сосредоточенно чергил кривые вероятностных погрешностей, чтобы внести поправки в дневниковые записи автомата.
Учёные работали в салоне-информарии, готовясь к исследованию другого мира.
Руссов ещё в Городе Вечности изучил сложную астронавигационную технику восьмого тысячелетия.
К концу перелёта Руссов в совершенстве владел астронавигационными приборами и механизмами «Паллады». И когда на Земле истекало седьмое десятилетие, что соответствовало пятьдесят четвёртым суткам в собственном времени корабля, а на главном экране уже ярко пылал зелёный диск Альфы Эридана, он уверенно встал у пульта рядом с Варёном, чтобы вывести «Палладу» на стационарную орбиту одной из шести планет, действительно обнаруженных здесь, как и предсказывали астрономы Земли…
«Вечерами», после обеда и отдыха, астронавты собирались в большом круглом зале, где были бассейн с голубоватой водой, пахнущей свежестью морских просторов; небольшой сад, кусочек земных субтропиков; спортивная площадка, музыкальные инструменты, настольные игры. Почти ежедневно космонавты устраивали концерты, декламировали древних и современных поэтов, читали отрывки из любимых произведений, музицировали, разыгрывали весёлые сценки.
Однажды вечером особенно шумный успех выпал на долю электронного инженера Жонта и телефотографа Светланы Сергеевой. Когда Жонт взял первые аккорды, раздалась музыка, звучная и сильная, как гармония небесных сфер. Грудной голос Светланы влился в музыку аккомпанемента так незаметно, что Руссов не мог определить, в какой момент это произошло. Он просто упивался светлыми, чистыми звуками. Мелодия то стихала, то усиливалась, как шум крыльев раненой птицы. Импровизация закончилась ярким каскадом музыкальных аккордов.
Дружный всплеск аплодисментов вызвал на раскрасневшемся лице Светланы радостную улыбку, С неожиданным изумлением Руссов понял, что люди восьмого тысячелетия при всём своём совершенстве просты и незатейливы, как ветерок в степях его родины.
Он стал внимательно присматриваться к Светлане.
Весело напевая, девушка быстро и ловко настраивала свой телефотоаппарат, похожий на древнюю пушку. Работа так и кипела в её ловких руках. Изредка он встречал весёлый взгляд её живых серых глаз.
Несколько дней он порывался подойти к ней, но каждый раз останавливался в нерешительности. Он никак не мог освоиться с тем, что она «младше, но умнее» его на целых шесть тысячелетий. Но однажды Руссов подошёл к девушке. Открытый внимательный взгляд и дружеская улыбка встретили его.
— Вы первый раз в межзвёздной?.. — с усилием произнёс он.
— Да, в первый раз, — улыбнулась Светлана. — Зови меня на «ты», как принято в нашем мире.
— Тебя не волнует перспектива возвращения на Землю… в другую эпоху, потеря родных и близких?..
