СОФЬЯ КАРЛОВНА. Не горюй о минувшем! Что было, то сплыло! Не горюй о грядущем! Туман впереди! Вот так вот вам.
ЖАННА. Да, да, мамуля, ой, туман сплошной впереди у нас, мы поняли уже посредством Хайяма. (Плачет.) Да, мамуля, думали мы, что тут будет музей поэта Софьи Карловны Сорокиной-Горюновской, а будет тут магазин или ресторан или чёрт-те что. Ой, ребята, это ужасно! Куда бедному крестьянину податься? Всё продали, всех выгнали, выселили, заселились, мы для них быдло проклятое, и мы — живи, как хотим, с голоду рабочий человек помирай ложись. Я думала — что, а оно — вышло как. Как жить простому человеку? Никак. Обдурачили, а? Хоть иди милостыню проси. Хорошо мы афоризмами кормимся, у мамы пенсия, да Гулькин нас содержит, а так бы мы — что бы мы?
ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ. Да бы мы ничто. Хорош, Борман. Гоу-шоу. Поехали. Возьмём курарэ на грудку. Гы-гы-гы.
Начинается долгая церемония с переливанием из стакана в стакан друг другу, с приговариванием: «Ой, нет, куда мне так много! Да вы меня спаиваете! Ой, перелила! Ой, разлила! Ой, мне чуточку!» Наконец, у всех поровну — подняли стаканы, выпили.
ЖАННА. Я на больничном. Мне много нельзя. Сейчас. (Пошла в туалет).
СОФЬЯ КАРЛОВНА. Ненавидят меня. Сколько раз я принимала плачевные позы — нуль. Я в душе моюсь, он на кухне включит холодную воду, чтоб у меня пошла горячая. И сколько раз обжигал меня. Сходит в туалет, выйдет, протянет руку здоровкаться. Руки не моет, а специально здоровкается за руку. Такая семья дурная — чего-то ищут, чего-то теряют: то подушку, то губнушку, то книжку. И развели тут псарню, не продохнуть. Иезуиты! Я б хотела, чтоб она родила негритёнка, просила ж её — нет. Сейчас было б как хорошо с негритёнком. Он бы Пушкиным б стал. Я обезножела, мне тоску излить надо. Вот я на них участковому напишу, отнесёте?
ЖАННА (пришла). Мамуль, ты чего?
СОФЬЯ КАРЛОВНА. Так. «Я кустарник, ветер ветки колышет…»
ЖАННА. От, от, мамуля разродилась-таки. Это ведь твои рубаи? Давай, молодец! Ну-ка, еще раз, я не услышала? От, от, мамуля, давай, давай…
СОФЬЯ КАРЛОВНА. Не мешай. «Я кустарник, ветер ветки колышет, одиноко и грустно, стою в поле, ты не пришёл».
ЖАННА. Всё?
СОФЬЯ КАРЛОВНА. Всё. Мало?
ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ. И за такие афоризмы плотют деньги? Покупают люди?
СОФЬЯ КАРЛОВНА. Именно за такие и плотют, уважаемый. Поэзия. Философия. «Платят» говорить надо. Ну да ладно, раз мы в валенках.
ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ. Я не в валенках, я напробоску, в тапках. А вы с детства заика?
СОФЬЯ КАРЛОВНА. Кто заика? Я заика? Я не заика. Вы почему это?
ЖАННА. Тише, тише! Ой, здорово, мама, мысль какая, главно, хорошая — я одинокая-преодинокая в степи. Есть в этом некая принципиальная актуальность, паразитство проклятое. (Плачет). Ты пиши больше, в журнал в какой пошлём или в газетку. Денег нам отвалят кучу. Или вспомни, как раньше жилось. Вспоминания свои напиши. Вот так начни: «Вспоминаю: как сейчас помню…» И чего-нибудь вспомни.
ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ. Вот, у меня напрел афоризм. Мысль. Кошка за жизнь съедает бриллиантовое кольцо. А у вас — три. И две собаки.
ЖАННА. Да-а? Вот, мамуль, где они, наши бриллианты-то, закопаны, вот они где! Чичирка, Бабайка, Манюрка — чтоб вы сдохли. Они Костю любят, они с Костей спят. Пусть спят. Ой-ой.
ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ. Зачем у вас три кошки? Вонь, грязь.
ЖАННА. А пусть. Нам нравится, что их так много. Пусть. Я уберу.
ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ. Да зачем они нужны, погань эта, блохи, шерсть?!
ЖАННА. Они нам уют создают.
ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ. Да какой уют? Уют — занавески, ковры, хрусталь. Три бриллиантовых кольца они сожрали, сволочи.
ЖАННА (молчит, смотрит то на мать, то на соседа). Вы опять, Григорий Иваныч, начинаете спорить, как в тот раз, когда мы вам вызывали «скорую». Хорошо, раз возник спор — по порядку разберёмся. Ну, хорошо. Куда я бы их всех три надела бы? В нос? Смешной вариант. Псевдонаучное истолкование фактов. Пусть живут. Вы знаете афоризм: приблудных кошек выкидывать нельзя?
ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ. Дак они все приблудились? Ну-у-у. Рыбак рыбака.
ЖАННА. В смысле? (Пауза). Опять вы, Григорий Иваныч, как в тот раз, ой-ой, так долго у вас тогда голова не заживала. Ладно. Я другое скажу: видите, Григорий Иваныч, мамуля у нас какая? Говорит с утра: «Жаннета, сходи к Григорию Ивановичу, позови попрощаться. Он ведь родной нам, пять лет назад сватался даже». Ну, что вспоминать. Неудача постигла вас тогда. Ну, не буду бередить раны, резать по живому и по больному, нет. Говорит мамуля мне: «Он хоть и затопил нас за последний год восемь раз и копейки нам не заплатил за этот вандализм, но всё ж таки надо его позвать, проститься по-человечески!» И я давай звать вас. Бутылочку приобрела. «Детскую», двести пятьдесят грамм. На свои на последние деньги. А денег, заметьте, нету у нас, паразитство проклятое. Одна мелочовка по карманам. Будто на паперти стояли. Ну вот. А ведь мы, Григорий Иванович, не здоровались давно. Но мамуля — главная тут, она сказала так, у меня огромное уважение к родоначальникам, так сказать, и я сделала, как она сказала. И вот вы тут.
ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ (поправил берет). И вот я тут! Приказ! Вошь не укусит, не почешешься! Соня главный индеец в чуме. Чингачгук Большой Змей, ага? Гы-гы- гы.
ЖАННА (помолчала, смотрит на Софью Карловну). Как буду коробки собирать, завтра переезжать — рука болит страшно. Вот вы настоящий сосед, Григорий Иваныч. Пришли проститься, всё пучком. А у вас хоть они разрешения спросили хоть делать тут ресторан или хоть магазин? Им положено спрашивать.
ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ. Спросили, как нет. Они мне за согласие сделают решетки на окна. На все три. И железную дверь. И ремонт в квартире. Полный.
ЖАННА. Да-а-а?! (Пауза.) Вот вы как хорошо устроились, Григорий Иваныч, мама мия. Вы меня так введёте в импотирование. И ремонт ещё? Здорово. Умеют же люди жить, а мы, мамуля, с тобой вот — только рубаи сочиняем. (Пауза). Я ведь думала — тут будет красненькая веревочка висеть, там будет веревочка висеть. Чтоб экскурсанты не заходили. И будут ходить экскурсии, смотреть музей. Письменный стол и так далее. Будут люди ходить, заглядывать за веревочку: а как они жили, как занимались творчеством? Экскурсовод лекцию ведет, а я приду, в сторонке встану, скромно постою, наши стены окину взором мутным, печальным, заплачу-заплачу вся и скажу: «Да царствие да тебе да небесное, да мамочка да ты да моя!» (Неистово крестится).
СОФЬЯ КАРЛОВНА. Я ещё живу. Ты чего это меня похоронила?
ЖАННА. Дак ты себя так плохо чувствуешь всегда, помирать собираешься?
СОФЬЯ КАРЛОВНА. Ну и что?
ЖАННА. Дак как музей будет, тебя уже не будет, поди? Я к тому, что живым музеев теперь не делают, только мёртвым? Ну ладно, ладно. Приду, встану и тихо скажу: «Да дай да тебе, да Бог, да здоровья, да мамочка да ты да моя!!!»
СОФЬЯ КАРЛОВНА. Да ладно ты. Завыдумляла.
ЖАННА. Правильно. Чужую беду руками разведу, а вот свою… Тут будет магазин и никаких красных бархатных верёвочек с крючочками золотыми тут не повесят. Да царствие да нам да всем да небесное!!!(Плачет). Поможете нам, Григорий Иванович? Кто нам еще поможет?
