Тогда это была редкость. Теперь, понятное дело, иномарок в городе пруд пруди, а два десятка лет назад и отечественных машин на всех желающих не хватало, а уж на «мерседес» смотрели как на диковину.
Обычно к частникам Таня не садилась — Маша запрещала. Рассказывала ей всякие страшные истории про девчонок, которых завозили куда-то бандиты-водители, но в тот день Тане было не до осторожности. Опаздывать на занятия она не хотела.
Тогда-то на призывный взмах ее руки перед ней остановилось это зеленое чудо.
Таня упала на кожаное сиденье и выдохнула:
— Пожалуйста, быстрее, я на занятия опаздываю.
— Проспала? — понимающе улыбнулся молодой голубоглазый водитель.
— Проспала, — призналась она.
— Не волнуйтесь дамочка, доставим в лучшем виде, — с нарочито холуйскими нотками заверил он.
Таня расхохоталась на его «дамочка». Как большинство ее сверстниц, она легко смеялась.
Водитель не обманул ее, быстро домчал до института, так что на занятия она не опоздала… Но денег брать с нее не стал, потребовал в качестве оплаты за проезд назвать свое имя…
Почему-то в последнее время все чаще Таня вспоминает Мишку и эту сцену в ресторане. В тот вечер окружающие словно сговорились докучать влюбленным. И эта назойливая официантка, которая под шумок, пока они были такие вот размягченные, хотела слупить с них побольше. Небось закажи они кофе или минеральной воды, только бы возле своего столика ее и видели! Она небось все просчитала: и то, что им обоим вовсе не до еды и что Мишка не станет жлобиться, а будет заказывать все, что она предложит, чтобы потом это все на столе и оставить.
Хуже всего, что досаждать им повадился мужчина из-за соседнего столика.
Первый раз он подошел и спросил не у Тани, у Мишки:
— Разрешите пригласить вашу даму.
Она знала, что так положено, но все равно этому удивилась. Наверное, потому что прежде никогда не была в ресторане вдвоем с мужчиной. Почему спрашивают не у нее? А если она танцевать не хочет, что ж ей, с Мишкиного разрешения все-таки идти?
— Дама не танцует, — сказал ему Мишка.
Но настырный мужик опять стал приглашать ее танцевать и не понимал — или не хотел понимать, — что он им мешает.
— «Ты, Зин, на грубость нарываешься», — сказал ему Мишка словами из песни Высоцкого.
— Ты лучше ширинку застегни!
Мужик побагровел и испарился, но почти тотчас появился снова и прошипел:
— Выйдем поговорим!
Недаром приставал, недаром лез, выказывая свой гонор. С ним же за столиком сидели еще трое парней, и Таня могла бы поклясться, что именно они все подзуживали его, чтобы он надоедал молодой паре, нарочно не давал им покоя. Скандал провоцировал.
Они своего добились. И скандал состоялся, но, конечно, Таня вспоминала этот вечер не только потому. После ресторана они поехали к Мишке домой — у него уже была однокомнатная квартира, и в ту ночь Таня стала женщиной. Мишка был у нее первым…
Был. Почти шесть лет прошло с тех пор, как она развелась со своим первым мужем, чтобы через месяц выйти за другого. Леонида Каретникова, инженера-строителя, который тоже совсем недавно развелся с женой и жил в небольшом вагончике на территории большого земельного участка, где в качестве прораба строил дом одному новому русскому.
Из семьи он ушел, вернее, уехал на своем «форде», по выражению сестры Маши, был гол как сокол, но он в первый же день сказал Тане:
— Не волнуйся, мы все наживем!
И она нисколько не усомнилась в его словах. По какой причине Леонид развелся с семьей, она не знала — он не любил разговоров на эту тему — и не слишком о том переживала. Все равно даже с его слов она бы не составила верной картины разрыва, потому что во всяком раздоре нужно выслушивать обе стороны, а только для этого с бывшей женой Лени она встречаться не хотела.
Началось все три месяца назад. Тогда за окном сияло ясное летнее утро. Первого месяца лета. Таню разбудила какая-то птица. Она самозабвенно распевала на ветке прямо у раскрытого окна их с Леонидом спальни. Таня скосила глаз — мужа рядом уже не было, и даже место, на котором он спал, уже остыло.
— Я одна, в холодной постели, — нарочито грустно сказала Таня и засмеялась.
Видимо, частенько она была слишком легкомысленна, жизнь свою принимала как окончательно сложившуюся раз и навсегда, потому, когда в очередной раз благополучие либо взрывалось изнутри, либо этому помогал кто-то снаружи, она воспринимала случившееся как крушение всех своих надежд. А тогда…
Муж Леня вставал рано и с утра начинал звонить рабочим, поставщикам и кому-то там еще, ругался нецензурно. Разве что понижал голос да прикрывал двери в спальню и в комнату к падчерице.
Новый русский платил ему за работу тысячу долларов в месяц, и, наверное, столько же Леня прирабатывал, участвуя во всевозможных сделках со стройматериалами.
Послушал бы кто ее мысли! Законопослушная гражданка подозревала своего супруга в аферах, и это ее не пугало. Не отвращало. Денег, которые Ленька давал Тане на хозяйственные расходы, ей хватало, а остальное ее не касалось.
Правда, она никогда не знала, сколько денег у мужа в кармане, а воспитание не позволяло ей по этим самым карманам лазить. Она была уверена, что получала от него даже не половину заработанного им, гораздо меньше, но если деньги у нее почему-либо кончались раньше очередного «вливания», Леонид давал еще. Никогда не спрашивал, куда она их дела.
Жили они в коттедже, на Таниной половине, и она считала, что пяти комнат им вполне достаточно.
Но однажды Леонид сказал, что скоро у них появится другое жилье, куда лучше, чем это.
Таня тогда не обратила внимания на его слова, но через несколько месяцев муж повез ее на другой конец города, где на окраине строились частные дома людей с довольно высокими доходами, и показал на одно из недостроенных зданий:
— Посмотри, как тебе этот домишко?
«Домишко» впечатлял, и потому Таня сказала вполне искренне:
— Нравится.
— Скоро ты сможешь стать его хозяйкой, — самодовольно пообещал Леня.
— Но ведь у нас есть дом, — растерянно проговорила она.
— Это ТВОЙ дом, — подчеркнул он.
— Раз ты МОЙ муж, значит, и дом тоже ТВОЙ! Впрочем, он был слишком благодушно настроен, чтобы препираться с ней.
— Не злись. Саша не сегодня завтра замуж выйдет. Вот пусть коттедж ей и останется!
Александра была дочерью Тани от первого брака, и ей было приятно, что муж беспокоится о будущем девушки.
Она отчего-то сразу не спросила Леонида, что значит его «скоро». А если бы спросила, ей было бы от этого легче?
Прошло полгода, потом год, а о недостроенном доме муж больше не заговаривал. Словно и не показывал его Тане. Может, ей все это приснилось?
Наверное, чтобы убедиться в обратном, она и решилась осторожно спросить его:
— Леня, а что с тем домом, о котором ты мне говорил?
— С каким домом? — вроде не понял он.
— Ну с тем, к которому ты год назад меня возил.
— Ах с этим… Его больше нет. Не бери в голову! Как пришел, так и ушел.
— Не понимаю, что такое могло случиться?
— А тебе и не надо понимать. Нет его больше, и дело с концом! Тех денег, что я приношу, тебе на жизнь хватает?
