А далее как по заказу испортилась погода, подул сильный ветер, стал накрапывать колючий дождик, Ба натянула вязаные носки, накинула на плечи шаль и принесла свой альбом. И под наше дружное поддакивание рассказала все про своих родственников — и про вундеркинда Яшу, и про тетю Мирру, которая исцарапала свою оппонентку в мясной лавке, и про Манькиного прадеда Исаака Шаца, у ног которого были все бакинские красавицы (спрашивается, как же тогда он ходил, по ним, что ли?).
— Шкодливостью вы, конечно же, в Сару, — показывала Ба нам фотографию маленькой щекастой девочки в пышном меховом берете.
— Кто это мы? — встрепенулась я.
— Все вы, а ваша Каринка — в особенности, — хмыкнула Ба.
— Ба, а чего это ты так говоришь, если они нам не родственники? — тоненько захихикала Манька.
— А и верно, — рассмеялась Ба. — Это я по инерции. Лишний хороший человек никому не помешает. А уж целая семья — тем более.
От нахлынувших эмоций у меня защипало в носу. Очень уж приятно слышать от Ба слова похвалы в адрес моей семьи!
— Слухом ты в нашего Мойшу, — меж тем рассказывала Ба Мане, водя пальцем по фотографии с надписью в левом углу «Ялта, 1913 годъ». С фотографии на нас глядел худенький невообразимо кучерявый юноша с ввалившимися щеками и висками и воинственно торчащим кадыком. — Хороший был мальчик, жаль, умер от туберкулеза.
— Ба, а у меня нет туберкулеза? — заволновалась Маня. — А то, может, я в этого Мойшу не только слухом пошла, но и туберкулезом?
— У тебя не туберкулез, а педикулез. Сиречь вошки, ясно? И не отвлекай меня от воспоминаний! — отмахнулась Ба.
— Ба, а можно я еще разочек тебя отвлеку? — Манька трогательно сложила ладошки на груди. — Ну пожалуйста, ну самый последний разочек!!!
— Можно.
— А что такое пурдикулез?
— Чтоооо?
— Я прям сейчас придумала страшное заболевание, называется пурдикулез, но не знаю, что это такое. А ты знаешь? — И Манюня выжидательно уставилась на Ба.
— Мария! Я тебе мигом организую пурдикулез, если ты и дальше будешь морочить мне голову, ясно? — вскипела Ба. — Вон, Наринка сидит тихой мышкой и не перебивает меня! Тебе что, сложно две секунды помолчать?
— Наринка молчит, потому что она не придумала такого страшного заболевания! — обиделась Манька. — И вообще две секунды помолчать и я могу. Но как можно молчать, когда в мире такие жуткие дела творятся?
Ба отложила альбом и сложила руки на груди:
— И какие такие жуткие дела в мире творятся?
— А вот какие. Кругом пурдикулез, и, может, мы им давно уже болеем! И даже не знаем, что это за заболевание такое!
— А какие синктомы у этого заболевания? — От испуга я вспомнила слово, которое часто употреблял папа, когда рассказывал о каком-нибудь недуге.
— Сказано: страшные. Ты чего, человеческих слов не понимаешь? — постучала по лбу Манька. — Может, пятки, там, чешутся, или в животе урчит!
У меня мигом зачесались все пятки и грозно заурчало в животе.
— И чего делать? — тоненько мявкнула я. Признаваться, что все признаки коварного пурдикулеза у меня прямо-таки налицо, я побоялась.
— Не ну что за балбески такие беспросветные! — всплеснула руками Ба. — Нет такого заболевания и быть не может, ясно? А от чесотки в пятках или урчания в животе никто еще не умирал!
— Ура! — обрадовалась я.
Манька радоваться даже не собиралась — она сварливо сопела и переводила рассерженный взгляд с меня на Ба. Сразу видно было, что моя подруга сильно обижается за пурдикулез. Ну не может же быть такого, что название есть, а заболевания нет!
Ба несколько секунд рассматривала взъерошенную внучку, потом хмыкнула:
— Прямо олух царя небесного, а не ребенок!
— А почему олух? — удивилась я.
— Потому что глупости говорит!
— И ничего не глупости, — упрямо замычала Манька.
— Подожди, Мань, — перебила я ее, — но почему олух? Она же девочка!
— Кто?
— Ну, Маня-то девочка! Это мальчиков можно называть олухами. А нам-то надо говорить по- другому!
— И как это по-другому? — прищурилась Ба.
— Олухки? — предположила я.
— Дяяяяяяяя? — Ба с кряхтеньем наклонилась и сдернула с ног вязаные носки. — Вспотеешь в светских разговорах с вами!
— Может, олушки? — подала голос Манька. — Или олушочки?
Ба положила один носок на другой, скатала в причудливый комочек и убрала в карман фартука. Нащупала резинку в волосах, затянула выбившиеся пряди в хвостик.
— Олушочки — это вы в точку, — хмыкнула она. — Обе-две олушочки! Счастья полные штаны! — И, увидев наши вытянувшиеся лица, тут же предостерегающе подняла руку. — И не надо мне тут демагогию разводить из-за полных штанов, ясно? Это выражение такое, ничего более! Пойду готовить мясо, а то заговорилась я тут с вами.
Как только Ба вышла из комнаты, Манька тут же метнулась к письменному столу, выдернула какую-то тетрадку и вывела крупными буквами на пустой странице: «ПУРДИКУЛЕЗ». Потом стала быстренько что-то записывать.
— Ты чего? — заглянула я через ее плечо.
— Пишу, чтобы не забыть. Потом твоего папу спрошу. Уж он-то точно знает, есть такое заболевание или нет.
И, крепко надавливая указательным пальцем на ручку, Манька вывела под «ПУРДИКУЛЕЗ-ом»: «Смертельное забаливание!!! Чешуться пятки и живот урчит». Поразмыслила чуть-чуть, вздохнула и перед «урчит» добавила «б».
— Надо, чтобы бурчал, а не урчал, — объяснила она, — «бурчит» звучит страшнее, так?
— Аха, — выдохнула я. — Вообще-то, Маньк, когда ты говорила про синктомы, ну, там, про пятки чешутся или живот бурчит, у меня все так и было.
— Да? — оживилась Манька. — А ну-ка ложись на мою кровать. Ну как? Пятки чешутся?
Я пошевелила пальцами на ногах и крепко прислушалась к пяткам. Они у меня мигом зачесались.
— Чешутся, — жалобно протянула я.
— Ага, — оживилась Манька, — а живот бурчит?
Я открыла рот, чтобы сказать «нет», но мое «нет» затонуло в воистину катастрофическом урчании, которое издал мой живот!
— Да что за наказание такое! — запричитала я.
— Ничего, Нарк, не бойся, мы тебя мигом вылечим. Ты, главное, скажи: тебя тошнит?
Ну и как вам это нравится? Стоило моей подруге спросить, тошнит меня или нет, как меня мигом затошнило. Я свернулась калачиком, горестно подтянула колени к груди и обхватила их руками:
— Тошнит, ага!
Манька вывела в тетрадке «тошнит» и озабоченно уставилась на меня.
— А голова болит?
