Из радиоприемника такси звучала рождественская музыка. Сам водитель, коренастый чернокожий мужчина, подпевал басом и качал головой, отчего маленький пушистый белый помпон на кончике его красной праздничной шапки летал из стороны в сторону.
На улицах расхаживали актеры, переодетые в костюмы Санта-Клауса, звонко смеялись и звонили в золотые колокольчики.
У продуктового магазина на Даун-стрит пел хор, состоявший из восьми подростков, наряженных в длинные темно-зеленые платья с фиолетовым треугольником на груди.
Все витрины магазинов переливались разноцветными огнями. Повсюду стояли елки, украшенные бумажными ангелочками.
Из торгового центра на Гейн-стрит, как с конвейера, выходили семьи с упакованными в красную оберточную бумагу подарками.
Повсюду чувствовалось Рождество: и в воздухе, где смешались ароматы мандарина, корицы, глинтвейна, и на земле в образе нарядных артистов и счастливых горожан.
Оливия печально улыбнулась. Когда-то и она радовалась Рождеству.
Сейчас, находясь в такси, которое застряло в пробке на центральной улице, Оливия даже успела немного пофилософствовать.
Она разделила этот праздник на три возрастных периода. Первый, когда веришь в Санта-Клауса, ждешь подарков и с радостью ложишься до полуночи.
Второй период, когда с веселой компанией можно праздновать до утра. И уже все равно, что Санты на самом деле нет. Теперь в жизни другой Санта. Тот, кому принадлежит сердце, и жизнь рядом с которым кажется разноцветной, как радуга после дождя.
А вот третий период подразумевает, что роль Санты в Рождество играть тебе самой. И еще нужно уложить детей спать, правдоподобно объяснить им, как Санта-Клаус появится в квартире, в которой нет камина, но есть батареи, незаметно подсунуть подарки под елку и наконец-то провести остаток праздника в кругу взрослых членов семьи.
Оливия, к ее сожалению, не попадала ни в один из этих периодов. Она как бы повисла между ними. И как долго будет продолжаться это состояние невесомости, ей было неизвестно.
Спустя полчаса такси остановилось у подъезда пятиэтажного дома в спальном районе в восточной части города. Оливия, завернувшись в длинный пуховик, вышла из машины и протянула таксисту деньги.
— С наступающим Рождеством! — радостно пожелал водитель.
Оливия только широко ему улыбнулась и зашла в подъезд.
За два дня, пока она отсутствовала дома, мебель уже успела покрыться тонким слоем пыли. Оливии сразу же бросилось это в глаза. Она ненавидела пыль и поэтому первым делом сняла пуховик, взяла из ванной комнаты влажную тряпочку и протерла поверхность лакового стола, полок и тумбочек.
Потом она плюхнулась на диван и, оперевшись руками на колени, огляделась по сторонам. Что же в ее квартире напоминало, что сегодня канун Рождества?
Ничего, кроме маленькой пластмассовой елочки, стоявшей у прикроватной тумбочки. Она слегка улыбнулась и закрыла лицо ладонями. Сердце сжалось, внутри чувствовалась пустота, такая же, как и в квартире. Оливия одновременно и пожалела себя, и поругала.
Решив успокоиться, она нащупала телевизионный пульт и включила первый попавшийся канал.
— ...Чтобы поднять настроение, вспомните, чего вы добились в этом году...
Оливия подняла глаза и увидела на экране седовласого мужчину. Он сидел за столом, на котором стояла маленькая игрушечная елочка и чашка с кофе. Внизу экрана была подпись: «Эдвард Зельгебан, психолог».
Оливия поджала под себя ноги и поудобнее устроилась на диване.
— Также я рекомендую окунуться в детство. Вспомните, как праздновали Рождество в родительском доме...
Оливия закрыла глаза. В ее памяти сразу всплыл эпизод, когда ее отец, разозлившись на соседа, вырубил елку у него в саду и поставил в собственную гостиную. Сосед тоже не стал терпеть и в свою очередь перерезал гирлянды, которые служили украшением дома Уильямсов. Произошло замыкание. Таким образом в то Рождество сосед остался без елки, а семья Оливии без электричества.
Оливия даже улыбнулась. Потом открыла глаза и снова посмотрела на экран телевизора. Там уже шла реклама зубной пасты со вкусом мандарина.
Оливия вздохнула и выключила телевизор.
В больнице святой Дианы Оливия сняла длинный пуховик и подошла к зеркалу. Достав из сумочки расческу, она уложила челку и поправила косу. Потом провела салфеткой под глазами, чтобы убрать растекшуюся тушь. У Оливии на холодном ветру всегда слезились глаза.
Приведя себя в порядок, она накинула на плечи белую накидку и отправилась по коридору к лестнице.
Поднявшись на третий этаж, Оливия остановилась, чтобы дать рукам отдохнуть. Две тяжелые сумки казались неподъемными.
Спустя несколько минут она натянула на лицо жизнерадостную улыбку и зашла в палату.
— Добрый день, дорогой! Как ты? — ласково поприветствовала больного Оливия, поставила пакеты возле кровати молодого мужчины и присела рядом с ним на стул. — Брендон, что говорят врачи?
Брендон тоже постарался улыбнуться.
— Все отлично! — ободряюще ответил он. — Все просто замечательно!
Хотя на самом деле он не чувствовал себя лучше. Он вообще ничего не чувствовал. Он был так подавлен, что желание бороться с болезнью в нем вовсе угасло.
— Скоро ты поправишься! — уверенно сказала Оливия. Она встала со стула и начала доставать из пакетов гостинцы. — Вот маленькая елочка, — торжественно произнесла она, раскрыла коробку и, достав хорошенькое искусственное деревце, поставила его на тумбочку. — Я принесла украшения, подарки... и продуктов, чтобы стол накрыть. Я вечером приеду к тебе... — Не поднимая глаз на больного, Оливия продолжала выкладывать гостинцы.
— Оливия... — Брендон приподнялся на кровати, посмотрел на нее и тихо произнес: — Не стоит.
— А вот эти украшения мы повесим на окно. Будет просто замечательно. — Оливия как будто не слышала его просьбы и продолжала напевать себе под нос.
— Оливия, не стоит! — повторил он уже громче, чем в прошлый раз.
Она подошла к окну и, остановившись, оглянулась на него.
— Чего не стоит, дорогой? — осторожно спросила она.
— Приходить вечером, — ответил Брендон, изучая выражение ее лица.
— Но почему? — Оливия так удивилась, что даже прислонилась к подоконнику.
— Я не хочу заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь.
Оливия посмотрела в его голубые глаза, в которых недавно нашли приют тоска и равнодушие.
— Но, Брендон, я хочу встретить Рождество с тобой, как мы делали это раньше! — запротестовала она.
Она подошла к его кровати и взяла за руку. Потом наклонилась и поцеловала Брендона в обе щеки.
— Я очень сильно тебя люблю, слышишь! Ближе тебя у меня нет никого.
— Я тоже тебя люблю, Оливия! — Брендон тяжело вздохнул и прижал ее к груди. — Но я не хочу, чтобы ты встречала Рождество в этой палате. Я знаю, как ты ненавидишь больничный запах. Тебя бросает в дрожь от белых халатов...
— Но ты же со мной! — не отступала она.
Оливия провела рукой по небритой щеке Брендона и нежно ему улыбнулась.
В эту минуту в палату робко постучались, потом медленно открылась дверь и появилась молоденькая девушка в униформе медсестры.
Оливия сразу же переключила на нее внимание, отметив про себя, что эта молоденькая испанка очень даже привлекательная.
