Пташка Мэй и страна Навсегда

В чащу

Глава первая Мешок бобов

Мэй Эллен Берд, десяти лет от роду, хмуро глянула на брошюру, которую отлепила от своей двери, куда ее липучкой приклеила мама. ПАНСИОН СВЯТОЙ АГАТЫ ДЛЯ ДЕВОЧЕК С БОЛЬШИМИ УШАМИ. Слово «уши» появилось на обложке совсем недавно, после того как черный фломастер Мэй немного подправил заголовок. Судя по фотографии девочек в наглаженных клетчатых платьицах, «большие уши» были здесь куда уместнее, чем «большие перспективы».

В восточное окно комнаты заглядывали деревья, наблюдая за тем, как продвигается работа Мэй. Время от времени она поднимала голову и, покусывая карандаш, тоже посматривала на них. На столе перед ней лежали самые разнообразные предметы.

Мэй — худенькая, угловатая, с короткими черными волосами, расчесанными на пробор, и огромными карими глазами — по очереди потрогала комочек черного меха, лампочку, банку, книгу под названием «Тайны египетских мумий» и кусок проволоки. Затем повернулась и глянула на кота по кличке Пессимист, который валялся на постели, точно старая наволочка. Кот лежал кверху брюшком и лениво рассматривал хозяйку.

Ни Мэй, ни Пессимист этого не знали, но белки и бурундуки, пробегавшие мимо, считали, что кот просто безобразен. У него были огромные острые уши и облезлый хвост, а сам он был почти совсем лысый, если не считать редкого пушка на мягкой коже. Уголки его пасти поникли в глубокомысленном унынии. Это выражение оставалось у кота на морде вот уже три года, с того самого дня, как Мэй получила его в качестве подарка на свой седьмой день рождения.

Кот ей сразу не понравился.

— Он же лысый!

— Эта порода называется голый сфинкс, — ответила мама. — Он просто не такой, как все.

— Он угрюмый.

— Нет, он всего лишь пессимист.

И мама объяснила Мэй, что пессимисты, как правило, печальны и часто впадают в меланхолию. С этим девочка не могла не согласиться. Кот определенно был печален. Похоже, он догадался, что Мэй не любит его, как только остановил на ней зеленые миндалевидные глаза, и теперь очень сочувствовал девочке.

Мэй, разумеется, не просила такого подарка. Ее первый кот, Фасолька, умер, когда ей было шесть, и с тех пор девочка проводила дни в скорбном уединении. Ни один другой кот не мог заменить ей любимца, названного в честь фасоли, которая, кстати говоря, относится к семейству бобовых. После его кончины Мэй решила одеваться только в траурный черный цвет.

А вот ее мама подумала, что дочери лучше завести нового кота.

— У тебя совсем нет друзей, — сказала мама, и в ее больших темных глазах, которые были еще больше и темнее, чем у дочки, мелькнула тревога.

Миссис Берд уже давно перестала уговаривать Мэй, чтобы та пригласила домой кого-нибудь из одноклассниц.

— Почему бы тебе не позвать Марибет?

— У нее ветрянка.

— Как насчет Клэр?

— Ее отпустят только на День президентов[1].

— А Мэрирут?

— У нее проказа. Вот жалость.

И все-таки однажды Мэй появилась в дверях маминой комнаты и, скрестив руки на груди, сообщила, что согласна завести кое-кого из кошачьих при условии, что это будет черный тигр.

С Пессимистом у нее никак не ладилось.

Заметив, что девочка на него смотрит, кот спросил: «Мяу? Миу-мяу? Миэй?»

— Между прочим, это мое имя. Нечего его трепать, — заметила Мэй.

Тук-тук-тук.

В комнату заглянула мама.

— Ну как тебе? Отличная школа, правда? — Она с надеждой улыбнулась.

Мэй скрестила руки на животе, нахохлилась и бросила взгляд на кота.

— Наверное, да. Особенно для монахинь, — глубокомысленно ответила она.

Мамина улыбка погасла, и в сердце у Мэй тоже стало сумрачно от нехороших предчувствий.

— Но, может, все не так и плохо, — прибавила девочка.

Они с Пессимистом обменялись взглядами. Уж он-то, в отличие от мамы, хорошо понимал, что Мэй никогда не будет счастлива, если ей придется носить клетчатое платье и жить в пансионе Святой Агаты в далеком Нью-Йорке, где совсем нет леса.

— Подумай, — осторожно предложила миссис Берд, покусывая губу. — Мне кажется, школа тебе подойдет. А я поселюсь неподалеку. По субботам и воскресеньям будем гулять по городу.

Миссис Берд вошла и, пригнув голову, направилась к письменному столу. Чего только не свисало с потолка в комнате Мэй: и «музыка ветра» с подвесками-стрекозами, и вешалка со струной, на которую были нанизаны желтые листья сумаха, и сухие гирлянды плюща. На подоконнике стояли бинокль для наблюдений за букашками и прочей живностью и телескоп, нацеленный в небо, чтобы смотреть на звезды.

На стенах висело столько рисунков, что они почти совсем закрыли старые тканевые обои. Там были Фасолька и миссис Берд, лес, воображаемые места и друзья и странные существа: одни — с крыльями и фиолетовыми волосами, другие — рогатые, третьи — в черных плащах. Среди них выделялся уродец с огромной кривой головой. Он выглядел особенно жутко. Не было на стене только Пессимиста. Частенько, проследив за взглядом миссис Берд, он принимался обиженно изучать рисунки в поисках своего портрета.

Временами, когда миссис Берд смотрела на самые страшные, самые мрачные рисунки, ее глаза снова становились большими и тревожными. «И ты еще хочешь, чтобы тебя не считали странной», — говорила тогда мама. Выглядела она при этом еще печальнее, чем кот.

— Ну как? Ты готова ехать на пикник? — Миссис Берд подошла к Мэй сзади и крепко ее обняла.

Мэй кивнула, теребя кисточки на длинной шали, в которую завернулась, превратив ее в платье. Болотные Дебри были очень малы и совсем обезлюдели, чтобы устраивать здесь праздник, поэтому Мэй и миссис Берд каждый год ездили на представление и пикник в Кабанью Лощину. Это было за два города от их дома, зато в Лощине всегда устраивали парад и соревнования, а еще туда приезжали все ребята из школы.

— Готова, — как можно бодрее ответила Мэй.

Мама чмокнула дочь в макушку. Аромат жасминовых духов миссис Берд впитался в шаль.

— Твои одноклассники будут рады тебя повидать.

Мэй покраснела. Она в этом очень сомневалась.

Девочка ни слова не сказала о том, что с начала каникул она достигла кое-каких успехов, пока тайно готовилась к этому дню. Налегая на пончики с арахисовым маслом и кунжутом, она прибавила почти целый килограмм, и поэтому была теперь не такой уж и тощей. Ее острые коленки немного округлились. А еще она училась улыбаться перед зеркалом. Обычно, когда Мэй улыбалась, все думали, что она строит рожу, но после долгих тренировок она добилась почти нормальной, на ее взгляд, улыбки. У девочек с милыми улыбками полно друзей. Миссис Берд не раз напоминала ей об этом, когда приходила помогать с готовкой на дни хот-дога[2] и видела, что Мэй одиноко сидит в самом конце стола пятиклашек, сгорбившись над кучкой моркови.

— Я не умею заводить друзей, — смущенно говорила девочка.