плотно сжатых губах. Но Саймону, как настоящему эгоисту, были на руку ее финансовые трудности, создававшие возможности, которых иначе ему бы не видать.
Проблема заключалась в том, что Саймон так и не придумал, как заинтересовать Аннабел. Мало того, с каждой встречей она, казалось, все больше его ненавидела. Саймон прекрасно сознавал все недостатки своего характера. Более того, стремления стать джентльменом в нем было не больше, чем у тигра — превратиться в домашнего кота. Он был просто очень богатым человеком, страдавшим из-за того, что не мог купить желаемую вещь. Вернее, то, что жаждал больше всего на свете… Пока что он ограничивался терпеливым выжиданием, зная, что рано или поздно отчаяние подтолкнет Аннабел на поступки, ранее ей в голову не приходившие. Нужда и лишения могут представить привычные предметы и принципы в совершенно новом свете. Скоро игра Аннабел будет закончена, и она встанет перед выбором: выйти за бедняка или стать любовницей богача. А в последнем случае именно его постель будет ее прибежищем.
— Сладенькая потаскушка, верно? — заметил кто-то из стоявших рядом, и Саймон обернулся к Генри Бердик, чей отец, старый виконт, как говорили, лежал на смертном одре. Вынужденный бесконечно ждать, пока отец откинет копыта и наконец распростится с титулом и фамильным состоянием, Бердик почти все время проводил за игорным столом и в борделях. К несчастью, он сумел перехватить взгляд Саймона, направленный на Аннабел, оживленно беседовавшую с такими же кандидатками в старые девы.
— Понятия не имею, — бросил Саймон, испытывая в этот момент острую антипатию к Бердику и его приспешникам, которым с рождения подносили все привилегии на серебряном блюде и которые пальцем о палец не ударяли, чтобы оправдать неуместную щедрость судьбы.
Бердик улыбнулся. Он уже был слегка пьян, и красное одутловатое лицо покрылось крупными каплями пота.
— Зато я намереваюсь в ближайшее время это обнаружить, — сообщил он.
И не он один. Немало мужчин в этом зале следили за Аннабел с предвкушением волчьей стаи, идущей по следам раненой добычи. Как только она ослабеет достаточно, чтобы лишиться сил к сопротивлению, один из них сделает смертельный прыжок. И, как всегда в природе, победит самый сильный.
Тень улыбки заиграла на жестких губах Саймона.
— Вы меня поражаете. Я бы мог предположить, что печальная участь леди потребует от джентльменов вашего сорта галантности и великодушия, а вместо этого вы питаете непристойные надежды, которых скорее следовало бы ожидать от мужланов моего сорта.
Бердик тихо рассмеялся, не разглядев хищного блеска в глазах собеседника.
— Леди или нет, но ей придется выбрать одного из нас, когда ее средства окончательно истощатся.
— Но почему никто из вас не предложит ей руку? — лениво осведомился Саймон.
— Господи, зачем? — удивился Бердик, плотоядно облизываясь. — Кому нужно жениться на девчонке, которую скоро можно будет купить по вполне разумной цене?
— Может, она слишком благородна, чтобы согласиться на нечто подобное?
— Сомневаюсь, — жизнерадостно возразил молодой аристократ. — Такая красивая и бедная женщина не может позволить себе такую роскошь, как благородство. Кроме того, ходят слухи, что она уже ублажает лорда Ходжема.
— Ходжема?
Саймон от неожиданности растерялся, но лицо по-прежнему оставалось бесстрастным.
— Кто пустил эту сплетню?
— О, карету Ходжема видели около дома Пейтонов в самые неподходящие часы, и, если верить кредиторам, он иногда оплачивает их счета, — сообщил Бердик, радостно фыркая. — Согласитесь, ночь между этих прелестных ножек стоит таких расходов, как вы считаете?
В Саймоне огнем вспыхнуло мгновенное убийственное желание отделить голову Бердика от тела. И непонятно, какая часть безумной, почти исступленной ярости подогревалась образом Аннабел Пейтон, ласкающей эту свинью Ходжема, и какая была вызвана нескрываемым наслаждением, с которым Бердик смаковал слухи, бывшие скорее всего наглой ложью.
— Я сказал бы, что если вам так уж не терпится очернить репутацию дамы, — зловеще учтивым тоном начал Саймон, — не мешало бы иметь при этом неопровержимые доказательства своих слов.
— Иисусе, но ведь сплетни не требуют доказательств, — возразил Бердик, лукаво подмигнув. — А время вскоре выявит истинную натуру леди. У Ходжема просто не хватит средств на содержание такой красотки: рано или поздно она потребует больше, чем он способен дать. Предсказываю, что в конце сезона она уплывет к парню с карманами потуже.
— То есть моими, — мягко добавил Саймон.
Бердик потрясенно мигнул. Улыбка слиняла с физиономии: очевидно, он не верил собственным ушам.
— Что за…
— Два года я наблюдал, как вы и орава кретинов, с которыми вы общаетесь, вожделели эту девушку, — процедил Саймон. — Считайте, что отныне вы потеряли свой шанс.
— Потерял свой… Что вы хотите этим сказать? — негодующе вопросил Бердик.
— То, что я причиню не только физическую, но и моральную боль, не говоря уже о финансовых потерях, первому же, кто осмелится охотиться на моей территории. А тому, кто следующим повторит слухи, порочащие мисс Пейтон, я заткну их в глотку своим кулаком, — объяснил он, оскалив зубы в тигриной усмешке. — Да, и передайте это каждому, кто так или иначе заинтересован в даме.
С этими словам он спокойно удалился, оставив напыщенного подонка смотреть ему вслед с открытым ртом.
Глава 3
Вернувшись домой с престарелой кузиной, обычно сопровождавшей ее на балы, Аннабел неторопливо вошла в пустой, выложенный каменными плитами холл и замерла при виде цилиндра, стоявшего на полукруглом столе с зубчатыми краями, придвинутом к стене. Дорогой серый цилиндр с лентой из темно-красного атласа, резко отличавшийся от обычных черных шляп, которые, как правило, носили джентльмены. Слишком часто видела Аннабел этот цилиндр, притаившийся на столе, как свернувшаяся кольцами змея.
Рядом была прислонена модная трость с усаженным бриллиантами набалдашником. Аннабел с трудом сдержала живейшее желание смять тулью цилиндра ударом трости, предпочтительно когда вышеуказанный головной убор будет украшать голову своего хозяина. Но вместо этого с тяжелым вздохом стала подниматься наверх, мрачно сдвинув брови.
Она как раз добралась до площадки второго этажа, когда из гостиной вышел грузный мужчина и уставился на нее с невыносимо наглой ухмылкой, облизывая губы. Лицо раскраснелось от чрезмерных возлияний, вздыбленная прядь зачесанных поперек лысины волос болталась, как петуший гребень.
— Лорд Ходжем, — сухо приветствовала Аннабел, проглотив комок унижения и ярости, застрявший в горле. Ходжем был одним из немногих в мире людей, которых она искренне ненавидела. Так называемый друг покойного отца, Ходжем посещал их дом не слишком часто, но никогда днем и в установленные для визитов часы. Он приезжал поздно ночью и вопреки правилам приличия проводил время наедине с Филиппой, матерью Аннабел, в ее комнате, за закрытыми дверями. И Аннабел не могла не заметить, что после его визитов самые неотложные счета каким-то таинственным образом оплачивались, а разгневанные кредиторы успокаивались и переставали донимать семейство Пейтон. Но Филиппа неизменно становилась нервной, раздражительной и молчаливой.
Аннабел с трудом верила, что мать, слывшая женщиной порядочной и строгих правил, способна продавать свое тело за жалкие подачки, и все же это было единственным разумным объяснением, наполнявшим девушку стыдом и яростью. Но гнев был направлен не на мать, скорее на то положение, в котором они очутились по воле судьбы. И на себя, что до сих пор не смогла заполучить мужа. Слишком много времени ушло на то, чтобы понять: какой бы красивой и очаровательной она ни была, как бы искренне ни интересовались ею мужчины, предложения она не получит. По крайней мере пристойного.
С самого своего дебюта Аннабел постепенно пришла к выводу, что мечты о красивом, воспитанном поклоннике, который влюбится в нее и решит все проблемы, были всего лишь наивной фантазией.
