одной стороны, и пение «ла иллага!», с другой, постепенно прекратились.
18 августа на Ахульго взобрался полковник Пулло со свитой. Он был уполномочен говорить от имени Граббе. Шамиль вышел к парламентерам. Перед тем как появиться царскому офицеру, оставшиеся в живых женщины и девушки были одеты в черкески и вооружены. Мухаммед–Тахир писал:' «Этим он (Шамиль — Б. Г.) хотел показать… что… еще не так слаб и что в случае чрезмерных их требований он может причинить им немало хлопот и забот»[7].
Пулло явился с внушительной охраной. Было жарко, и подъем утомил полковника. Поздоровавшись, он предложил Шамилю сесть. Имам выполнил просьбу, и, будто нечаянно, подложил под себя полу шинели парламентера.
Шамилю вручили письмо. Четыре его пункта категорически требовали:
«1. Шамиль предварительно отдает своего сына аманатом.[8]
2. Шамиль и все мюриды, находящиеся ныне в Ахульго, сдаются русскому правительству; жизнь, имущество и семейства их остаются неприкосновенными; правительство назначает им место жительства и содержание; все прочее предоставляется великодушию русского императора.
3. Все оружие, находящееся ныне на Ахульго, забирается как трофеи.
4. Оба Ахульго считать на вечные времена землею императора Российского, и горцам на ней без дозволения не селиться»[9].
Каждый пункт читали громко и по несколько раз, чтобы все поняли смысл, вложенный в них. Недвусмысленное содержание письма Граббе защитники приняли с возмущением и проклятиями. Кроме того, Пулло устно объявил Шамилю, что с ним хочет встретиться сам император. Услышав это, имам воскликнул: «Слышите, братья, нам предлагают доверчиво вложить свою шею в ярмо… их царя! Я вам говорил, что из этих переговоров ничего не выйдет,..»[10]
Шамиль согласился встретиться с Граббе, но потребовал, чтобы генерал сам явился к нему. Генерал может привести с собой тысячу телохранителей, а он, Шамиль, приведет только сто человек. — Пулло стал доказывать, что это невозможно, что для такой встречи необходимо личное разрешение самого царя. В разговор вмешался Бартыхан — дядя Шамиля. Он сказал, что имам и другие руководители восставших посоветуются со стариками и решат, как поступить дальше.
В это время протяжно запел мулла, приглашая к полуденному намазу. Шамиль вернулся со своими людьми в Ахульго. Пулло же отправился с докладом к Граббе.
Создавалось безвыходное положение: сдаться Шамиль не мог, да этого и не позволили бы его соратники. Но защитники не могли бесконечно сражаться: с каждым днем бедствия, о которых уже шла речь, усиливались. Ради передышки для измученных защитников крепости Шамиль выдал царскому командованию в качестве заложника своего старшего сына — Джамалутдина. Имам потребовал, чтобы ему самому дали возможность уйти в горы, обещая больше не браться за оружие. Сына он просил передать на воспитание чиркеевскому старшине Джамалу. Трехдневный срок перемирия истекал.
Граббе требовал Шамиля к себе. Тот отвечал письмом:«… Итак, откровенно говорю от имени не только своего, но и всех здешних жителей, прошу Вас не требовать меня.,. Не какая?нибудь прихоть или другое помышление удерживает меня от этого, — я уже являлся к Вашему помощнику и прежде бывал у разных начальников; следовательно, без всякого опасения мог бы явиться и к Вашему превосходительству. Но около Вас есть мусульмане, имеющие со мною жесткую вражду. Я опасаюсь их и по обычаю края стыжусь их.. Убедительно прошу Вас… не возлагать на меня того, чего теперь снести я не могу… Я… отдал Вам в залог верности любимого сына, которого никогда и никому не отдавал….»[11]
В конце письма имам просил быть благосклонным к его парламентерам и «не ввергать их снова в уныние».
В тот же день, 19 августа 1839 года, Шамиль послал второе письмо. Он благодарил Граббе за теплые слова в его адрес, переданные через парламентеров, и уверял генерала, что будет жить в Гимрах и не мешать никому, но что уехать тотчас из Ахульго он не может. Ему нужен месячный срок. Шамиль просил верить ему: «Я вручил Вам моего сына, — писал он. —… Все остальное лично объяснят Вам вторично посылаемые мною поверенные мои». Таким образом, ни та, ни другая сторона каких?либо новых предложений не сделала. Хотя стояли солнечные дни и было жарко, генерал знал, что скоро начнутся дожди, дороги станут непроходимыми, и тогда его войска могут сами оказаться в ловушке. Условий имама он не принял, решив взять Ахульго штурмом.
21 августа истек срок перемирия. Рано утром по крепости ударили пушки. Защитники гибли в развалинах, но отчаянно сопротивлялись. Солдаты обратили внимание на странное движение людей. Потом узнали, что исполнялся последний приказ Шамиля: всем перейти в Старое Ахульго! Женщины и дети бежали из Нового Ахульго. Поражало, что люди несли с собой имущество. Вероятно, надеялись сражаться и дальше.
Наступающие ворвались в окопы горцев. Первым из них был унтер–офицер Куринского полка Якостецкий, бывший студент Московского университета. Закипел отчаянный бой. Та и другая сторона были ожесточены. Казалось, жизнь потеряла всякую цену для этих людей. Отовсюду слышались громкие крики, проклятия…
Мюриды начали спускаться к мостику над Ашильтинкой, стараясь вслед за семьями перебраться в Старое Ахульго. Их преследовали буквально по пятам. Чтобы остановить солдат, на их штыки бросались безоружные женщины. Но и это не помогало. Лишь 200 горцев добрались до Старого Ахульго.
Шел 79–й день обороны. В 10 часов утра Пулло повел 3–й батальон апшеронцев на штурм Старого Ахульго. Туда же поднялся со своими солдатами майор Тарасевич.
К 2 часам дня 22 августа 80–дневная эпопея сражения на Ахульго была окончена. На обоих утесах в этот печальный день остались лежать около 700 горцев.
Б. Эсадзе писал: «В плен взято до 900 человек, большей частью стариков, женщин, детей. С трудом мирились гордые горцы со своим положением, несмотря на полное изнурение и раны».
Царские войска только 21 и 22 августа потеряли убитыми и ранеными 22 офицера и 645 солдат. Пропитанной кровью и потом каменистой земле Ахульго были отданы и лучшие из лучших горцев: храбрец Алйбек из Хунзаха, ученый муж и отважный человек Сурхай из Кулла, бесстрашный Бабал Мухамме и Мухаммед–Султан из Игали, племянник Шамиля Осман, Гусейн и Магомай из Аракани, Алихан из Арчи, Муртазали, Ал–хал–Гусейн и Саадул из Орода, Омар–Хаджи из Согратля, Султанбий из Дылыма, Муртазали из Чиркаты, Магомед и Магомед–Султан из Рихуни, Магомед и Ибрагим–Гусейн из Гимр, Асхаб из Арадаха, Алихан из Хара–чи, Муртузали из Уркачи, Муртузали из Магада, Магомед–Амин из Хо–тода, Бусийлав из Тинди и многие другие.
Казалось, для восставших нет выхода из создавшегося положения. Шамиль мучился в поисках ответа: что делать? О позорном плене не могло быть и речи. Для того ли пали сотни его отважных мюридов, чтобы ему, после стольких мук, поднять белый флаг и сдаться на милость противника?
Оставался один выход — смерть, но смерть упорно щадила его, хотя наравне с рядовыми бойцами он лежал в окопах и отбивал атаки штурмующих. Видя, что смерть стала для него желанна, мюриды силою увели его в пещеру.
Наконец, Шамиль отобрал 10 добровольцев и двинулся к завалу, где находились солдаты. Дорогу имаму преградил Тагир из Унцукуля:
— Что ты думаешь здесь делать и что нам тут делать?
— Умрем, а не отступим отсюда никуда! — ответил Шамиль.
— Смерти твоей только обрадуются враги… не лучше ли поберечь себя для… дела? — возразил Тагир.
При этом разговоре присутствовали дядя имама Бартыхан и некоторые из приближенных Шамиля. Они поддержали Тагира и опять силою увели имама обратно в пещеру, находившуюся в толще скалы Ахульго. В ней находились и его жена Патимат и сын Кази–Магомед. Гора постоянно содрогалась от взрывов. Недалеко от пещеры также обреченно рвалась и металась река Андийское Койсу. В каменном мешке нечего было есть, не было воды, жажда мучила взрослых, дети плакали. Кое?кто прикладывался губами к влажным стенам пещеры. Еще раз посоветовались: сдаться противнику, умереть от голода и жажды или попытаться бежать? Остановились на последнем. Из всех личных вещей Шамиль захватил только оружие и книги. Спутникам имам приказал в любом случае бороться до последнего и ни при каких
