Повседневная жизнь Аравии Счастливой времен царицы Савской. VIII век до н.э. - I век н.э.

учредили Сабу. Саба, как явствует из всех эпиграфических источников, — это племена-учредители (позднее появились и «ассоциированные члены»), территория этих племен, централизованные учреждения, составленные из представителей этих племен, наконец, община верующих — верующих в бога Альмакаха, который если и не вытеснил вовсе, то оттеснил с первого плана племенные божества. Короче, возникает государство, причем рождается не на крови, что встречается крайне редко. В течение всего тысячелетнего, без малого, существования Сабы ежегодно будет праздноваться «День единения».

Политическая и социальная история Сабы известна, положим, лишь в самых общих чертах, но если соединить эти общие черты между собой, получается удивительно благостная картина: общество, несомненно характеризовавшееся весьма значительной имущественной дифференциацией, так и не испытало ни одного народного восстания! Бедные наверняка там были — не было, видимо, голодных. Государство, судя по ряду сохранившихся надписей, взяло на себя функцию регулятора социально- экономических отношений и выполняло эту роль эффективно.

Даже само царство на диво незыблемо: ни междоусобиц среди наследников престола, ни военных переворотов в столице, ни мятежей по окраинам. От начала до конца правит одна и та же династия.

Достаточно прозрачны и внешнеполитические цели Сабейского царства. Саба не только высокоразвитая сельскохозяйственная страна. Она еще и «караванное царство», процветающее за счет своей караванной торговли.

Торгует же она со всеми странами Ближнего Востока от Ассирии до Египта, посылая верблюжьи процессии (до тысячи и более животных в каждой) сквозь пески аравийских пустынь. Торгует она как своими товарами — ладаном и миррой, так и привозимыми из-за моря индийскими товарами. Так вот, основная задача Сабы в области внешних сношений состояла в том, чтобы обеспечить для себя роль монополиста в торговле с Двуречьем и Средиземноморьем. Решая ее, Сабейское царство, во-первых, блокирует перед индийскими купцами Баб-эль-Мандебский пролив и устанавливает свой контроль над Красным морем, во-вторых, ведет упорные войны со смежными с ним другими южноаравийскими государствами, производителями того же ладана или той же мирры и тоже большими охотниками поторговать с Севером, чтобы добиться признания сабейской гегемонии в области внешней торговли, то есть признания за сабейскими купцами исключительного права формировать трансаравийские караваны.

Успешное решение этой двуединой задачи превратило Сабу в поистине богатейшую страну всего Ближнего Востока и… в предмет всеобщей зависти. Римские негоцианты недоумевали: они скупают оптом весь товар, прибывающий из Аравии Счастливой (чтобы потом мелкими партиями распродать его втридорога по всему Средиземноморью), рассчитываясь полновесной золотой монетой, но их аравийские партнеры никуда ее не тратят, они ничего не покупают ни у римлян, ни у кого-либо другого, а, завладев золотом, спокойно возвращаются с ним восвояси. Золото Римской империи ежегодно широким потоком льется в эту «черную дыру». А что же с ним происходит дальше? Какова его судьба?

Увы, этот же вопрос мучает и современных ученых. В ходе раскопок было обнаружено относительно большое количество бронзовых и серебряных монет, включая и афинской чеканки. Поражает отсутствие римской золотой монеты, за одним-единственным исключением: всего один золотой с отчеканенным на нем ликом императора Аврелия все же нашелся. А куда же сгинуло все остальное богатство, копившееся веками? Историческая загадка!

Вопросами, недоумениями, проблемами, как говорится, «хоть пруд пруди». Совершенно бесспорно, однако, то, что ныне перед нашими глазами предстает величественная панорама южноаравийской цивилизации — с ее могучими гидротехническими сооружениями, с пышными дворцовыми и храмовыми комплексами, с городами, окруженными неприступными крепостными стенами, и с «высотными» многоэтажными жилыми домами-башнями внутри этих стен, с деревнями, построенными в плане круговой обороны, с отдельными от них фермами. И цивилизация эта — современница, например, ассирийской, нововавилонской, древнегреческой и римской, безусловно заслуживает обстоятельного изучения и, конечно, описания — научно-академического и научно-популярного.

С последней задачей Жан-Франсуа Бретон справился, на мой взгляд, прямо-таки блистательно. Он предложил читателям не только серию увлекательных очерков, посвященных различным сторонам этой многогранной цивилизации. Он сделал нечто гораздо большее: им прослежена внутренняя сущностная связь между разнообразными проявлениями единого целого. Иначе говоря, он знакомит нас не только с совокупностью последних археологических и историко-филологических открытий в области сабеистики — он дает возможность своим читателям постичь эту совокупность в ее целокупности.

Спасибо большое Жану-Франсуа Бретону!

Ф. Нестеров

Введение

Это ее древние греки почитали безмерно «процветающей». Это для нее римляне отчеканили блестящий и звонкий, подобный золотой монете эпитет: «счастливая». Выпавший ей жребий воистину дивен: жребий быть родиной благовоний. О какой же стране речь? Отгадка, право, не составит труда: об Аравии, об «Аравии счастливой», об Аравии, закутанной в кокон тайны…

Самая южная из всех обитаемых земель, она словно таяла в густых туманах, словно нарочно пряталась от остального мира за стеной муссонных ливней. Привозимая из ее пределов смола, мирра, доставляет вдыхающему ее аромат райское блаженство, но горе тому, кто к этому наслаждению пристрастится: курение аравийских фимиамов пронизывает человеческое тело до мозга костей, лишая его устойчивости, а в итоге гармоничная ткань жизни разрывается и внутреннее равновесие утрачивается. Поля Аравии пышно цветут, ее пальмы благоухают, ее золотые копи неисчерпаемы, ее стада неисчислимы; ее высокие горы дают приют племенам, которые позволяют себе жить в наглой роскоши: вместо того чтобы строить скромные хижины, горцы возводят для себя настоящие дворцы под кровлей из драгоценных камней; очаги свои они топят, ради удовлетворения обыденных нужд, корицей! Постоянная праздность изнеживает их до того, что они, пренебрегая столь желанными для нас радостями жизни, прямо припадают к источникам бессмертия. Сабейцы, самый богатый из населяющих Аравию народов, мало того что владеют всем тем, что порождено их землей, они еще присваивают сокровища, свозимые к ним как из Европы, так и из Азии. Фортуна, распределяя блага Земли между населяющими ее народами, улыбнулась сабейцам и показала себя по отношению к ним бессовестно пристрастной: аравитяне получили не только все то, что выпало на долю остальным; они получили все это еще и в безумном изобилии!^{1}

Те же, кому удавалось заглянуть за занавес миражей, обозначали ее, не скрывая разочарования, как «Аравию, прозываемую счастливой». К тому же, по замечанию Плиния, прозвище это столь же ложно, сколь и неблагодарно: ведь счастье — дар неба, а Аравия своим благосостоянием обязана прежде всего подземным богам; это ее, так сказать, «счастье» проистекает из человеческого тщеславия, из стремления к роскоши и после смерти, даже в самой смерти: чувства эти побуждают людей воскуривать фимиам перед своими покойниками, хотя он куда более уместен перед изображением богов. Это «счастье» Аравии порождает у других народов вожделения, которые превышают величину связанных с их утолением опасностей. Сколько моряков, соблазненных благовонным бризом, дующим с аравийских берегов, погибли во внезапных бурях, которыми так щедро Красное море! Сколько из них потерпели кораблекрушение в «Воротах слез»!^{2} Сколько римских солдат заблудилось в аравийских лесах, настолько дремучих, что в них под сомкнутыми кронами деревьев даже в полдень царит мрак! Впрочем, самоуверенные и высокомерные легионеры так и не отказались от надежды все же проучить как следует этих сабейцев, вовсе не искушенных в искусстве войны. Между тем жадные римские негоцианты продолжали измерять пресловутое «счастье» Аравии теми миллионами сестерциев, что Империя вынуждена уплачивать ей ежегодно: «Это самые богатые на земле народы, так как к ним приливают деньги