— Какое отношение ваше предложение имеет к Вивиан?
— Думаю, я выложил эту карту слишком рано.
— Так или иначе, вы ее уже выложили. Это серьезный ход. Такую карту не убрать обратно в колоду.
— Видишь вон ту яхту? — спросил он.
— Вижу.
— Там на борту труп.
Сердце глухо ударилось о ребра и встало на место, готовое к новому прыжку. С минуту я глядел на полковника, затем приспустил темные очки и снова посмотрел на яхту.
— Труп, — повторил я, — И кто бы это мог быть?
— Мэтсон.
— Мэтсон?
Я сделал глубокий вдох, не сводя глаз с яхты.
— Давай пройдемся, Джек. У меня затекает спина, когда я сижу слишком долго.
Мы пошли по узкой дорожке вдоль кирпичной стены, свернули к застекленному балкону, где я, бывало, сиживал с Вивиан, и направились дальше, мимо заброшенных теннисных кортов с безжизненно обвисшими на полуденной жаре сетками. Позади нас остался японский сад, который полковник устроил за огромные деньги, когда купил землю с домом. Даже «Зеленый великан»[3] не смог бы добиться тут успеха. Климат слишком влажный, почва слишком соленая, солнце слишком безжалостное. Полковник импортировал садовников вместе с карликовыми деревьями, которые они высаживали, и заставлял использовать только японские сорта. Все, кроме одного, вернулись домой — сломленные, ожесточенные, но с неплохими гонорарами в карманах.
Полковник вдруг остановился и посмотрел на меня. Я думал о мертвом Мэтсоне на яхте. Я остановился, поднял камешек и рассеянно бросил его в пруд, где неистово плавал по кругу ярко-оранжевый японский карп. Наверное, искал выход.
— Ты никогда не говорил, почему ушел из полиции в Нью-Йорке, — ни с того ни с сего сказал полковник.
— Знал, что вы знаете, поэтому не говорил. Сейчас-то какая разница? Вернемся к Мэтсону.
— Видишь ли, — задумчиво произнес он, — есть один печальный факт — по меньшей мере пятьдесят процентов солдат в бою никогда не используют оружие, даже когда в них стреляют, даже когда их пытаются убить. Трудно поверить, пока не увидишь своими глазами.
— История показала, что я к ним не принадлежу.
— Думаю, да. Но иногда, если человек совершает ошибку — скажем, убивает не того, — это делает его нерешительным. В следующий раз он начинает сомневаться, и тут ему конец. Я видел. Я знаю.
— Если бы это был просто не тот человек, полковник, — усмехнулся я. — Он был полицейским. Таким же полицейским, как и я.
— В армии это называется «огонь по своим», Джек. От него никто не застрахован.
Я открыл было рот, но ничего не сказал и повернулся к морю. Как там говорит молодежь? Случилась фигня. Я вдруг понял, что слишком долго живу в Майами. Чересчур много людей знает, кто я такой. Я утратил священный дар анонимности, и вернуть его невозможно.
— У тебя шрам на щеке, — продолжал полковник. — Он тоже стрелял. Ты бы предпочел, чтобы тебя убили — или, того хуже, искалечили? Ты поэтому так упрямо перебиваешься заработками личного тренера, Джек? Так ты мыслишь покаяние? Растрачивать себя, обучая старых козлов вроде меня правильно отжиматься?
Теперь я обернулся к нему.
— Какое отношение это имеет к Мэтсону? — спросил я резко.
Полковник нагнулся, подобрал плоский камешек и запустил его в пруд.
— Зачем ты приехал сюда, Джек?
— Вы забыли, что пригласили меня? У вас старческий склероз?
— Надеялся увидеть мою дочь?
— Хватит играть со мной, полковник. Думаете, я не понимаю, что вы делаете?
Он улыбнулся. Мы продолжали идти.
Я дал ему насладиться осознанием того, насколько мне интересна судьба Мэтсона. Я был на крючке, как те две рыбы, лежавшие у меня в холодильнике, и полковник это понимал.
Мы шли вдоль дорожки. Рядом журчал выложенный камнями ручеек. Прямо под ногами, будто заигрывая, юркали ящерицы, ветер доносил из-за дюн запах океана. Мы молчали. Как мне показалось, долгое время. Я думал о Мэтсоне. О Мэтсоне и Вивиан. Полковник шел рядом, сунув руки в карманы черного шелкового халата. Из-за потрепанных погодой кустов поднялся садовник, держа в руках тяпку и ведро с мертвыми растениями. Полковник обменялся с ним несколькими фразами по-японски. Ящерицы сновали между папоротниками, как маленькие преступницы-беглянки. Я пытался найти в себе сожаление по поводу смерти Мэтсона, но никак не мог настроиться на нужную частоту. Садовник бросил последний безнадежный взгляд на свою работу и покачал головой, как врач, посмотревший плохие рентгеновские снимки. Затем понуро удалился.
— Говорит, что все погибает, — сообщил мне полковник. — Слишком много соли.
— А чего вы ожидали рядом с океаном?
— Ожидал? Это скорее некий жест, некий поступок… Я чувствовал потребность совершить его… Я ничего не ожидал. Давай вернемся к бассейну.
Вскоре мы снова сидели за столиком.
— Могу я предположить, что Мэтсон умер не своей смертью? — спросил я.
— Его застрелили.
— Кто?
— Думаю, ты знаешь ответ на этот вопрос.
— Изложите краткую версию событий.
— Краткой версии нет.
— Ну, придумайте что-нибудь.
— После твоего отречения Мэтсон стал здесь частым гостем. Мне он никогда особенно не нравился. Невысокого полета птица, из достоинств только деньги. В Майами это довольно типичное явление, что, конечно, не повод относиться к нему снисходительно, особенно когда меня не вынуждает к тому деловая этика. Но я все равно оставался вежливым.
Полковник взглянул мне в глаза.
— Он был жалкой заменой тебе, Джек.
— Очень жаль, что Вивиан так не думала. Почему она его застрелила, а самое главное, зачем вы рассказываете это мне, а не полиции? Я работаю с живыми, а не с мертвыми.
— Она хотела защитить меня.
— От Мэтсона?
— От Мэтсона и людей, на которых он работал.
— Он снимал порнофильмы. Что общего у вас с режиссером «Сучек-автостопщиц» и «Лесбийской гимназии»?
— На первый взгляд, конечно, ничего. Но вещи не всегда таковы, какими кажутся. С Мэтсоном похожая история.
— Вы говорите загадками, полковник.
— Мэтсон был шантажистом. Ты знал это?
— У него были свои деньги. С какой стати ему зариться на ваши?
Он отмахнулся, словно вопрос не имел отношения к делу.
— Он сумел уговорить мою нерадивую дочь выкрасть из моего архива данные по очень важным исследованиям. Работу, которую я сделал много лет назад, тогда еще на правительство. Он собирался продать эти сведения.
Полковник сцепил пальцы и вывернул ладони наружу, щелкнув одновременно всеми костяшками. Затем хрустнул каждым суставом в отдельности.
