соплями. С трудом разогнул скрючившиеся на штурвале руки, грязные рукавицы снял и выбросил в воду.
— Как дела? — окликнул его человек по фамилии Папашин. Случайный знакомый, все время пропадавший в местном яхт-клубе. Стоя на палубе своей яхты, глядел сверху вниз. — Ну как твое грибное хозяйство? Цветет?
— Грибы не цветут, — пробормотал Артур.
Папашин этот служил мясником, хоть и хвастался всегда, что окончил институт, факультет физвоспитания. Мясником он был в те годы, когда это было модно, оставался, когда стало очень модно. Удивительно, но мясником он был и сейчас, в наше время, когда мясники почти исчезли, как класс.
— Куда собрался-то? — равнодушно поинтересовался Папашин.
— На материк, — отвечал Артур. — В ресторан, — поспешно добавил он.
До дома еще было далеко, еще надо было отнести товар в заведение Аркадия Натановича, в пресловутый 'Гранд Кокет' возле Сытнинского рынка.
Из трюма Артур достал два чемодана, специальные, с тряпичными чехлами внутри, которые легко вынимались вместе с грибным содержимым. Теперь Артур носил грибы в них. Элегантные блестящие чемоданы — это не то, что его прежняя полосатая сумка, с которой он становился похож на челнока из прошлого. Была такая, плебейская, сделанная из пластикового мешка, хотя и емкая. Туда он засовывал ящики и корзины с грибами целиком. Ко всему, с некрасивой сумкой его задерживали менты. И почему-то только вдали от рынка. Ближе к этому рынку его груз становился легальным. Чем ближе, тем легальнее, по несуществующим законам.
Тщательно оттер чемоданы от лесной грязи и мусора.
'Хороший гриб, — пробормотал Артур, — микоризный…'
Это он готовился торговаться. Еврей из 'Гранд Кокета', протрезвев, конечно, сделает вид, будто забыл, что согласился на сморчки. Начнет ворчать, набивать себе цену. В ресторане Артура считали деревенским простаком, говоря по-современному, лохом. Как бы, наверное, удивился этот Аркадий Натанович, узнав, что лох окончил университет и скоро начнет работать в библиотеке театра.
Чемоданы, в которые он пересыпал грибы, получились приятно увесистыми. В ресторане будут недовольны, там почему-то любят получать товар в корзинах. Видимо, просто для того, чтобы утвердить свой статус. Ничего, потерпят.
Глава 2
Последний выходной
Когда он, наконец, подошел к родному дому, по городским меркам еще продолжалось утро. Чуть больше десяти часов. Из денег осталось только несколько жетонов на метро — чтобы отвезти чемоданы в ресторан, пришлось потратить последнее. Натаныча на месте уже не оказалось, по телефону тот обещал, что рассчитается завтра.
Сейчас хотелось только одного — добраться до постели, залезть в нее с книжкой и с ней же уснуть. Теперь по-настоящему. Дома где-то был большой двухтомник рассказов Кира Булычева о Великом Гусляре. Артур предвкушал и надеялся, что там еще остались непрочитанные рассказы.
Канистра с угрями как будто потяжелела. Артур нес ее, перекосившись набок.
Высокая дверь подъезда, старая-старая, может быть, еще сохранившаяся с дореволюционных времен, когда этот дом и был построен. Всю жизнь Артур слышал ее скрип, уже такой громкий и сложный, что тот стал членораздельным. Дверь будто пыталась пожаловаться на жизнь знакомому.
— Знаю. Все знаю без тебя, — пробормотал в ответ Артур.
Вверху в подъезде ходил по ступеням какой-то старик. Было слышно, как он приговаривает что-то странное: ' Женюсь, женюсь'.
Потом: 'Женюся. Женюська!'
Артур, наконец, понял, что тот ищет и зовет свою собаку. Женьку. Вспомнил, что есть такая в их доме.
В почтовом ящике что-то белело. Конечно, опять бумага из налоговой, вызов по поводу их несуществующего теперь кооператива. Уперся в свою дверь. Не открывается. Он и забыл, что эта дверь теперь недоступна, после продажи и отчуждения большей части квартиры.
'Отчуждение', — пробормотал вслух. Теперь придется спуститься и обойти дом, чтобы пройти через законный теперь для него, Артура, подъезд. Бывший черный ход, лестницу для прислуги.
Внутрь двора надо было идти через подворотню, длинную сводчатую арку. На той стороне, у выхода кто-то стоял. Артур будто постепенно узнавал его, но еще не мог узнать до конца. У некоторых местных аборигенов это был любимый пост — здесь они стреляли сигареты у знакомых и полузнакомых прохожих. Эту жизнь двора Артур наблюдал из своего окна, сам он в этом месте давно не бывал.
Оказалось, что стоит Алмаз, когда-то в детстве приятель и одноклассник. Но этот не курил. Когда все их одноклассники повырастали, оказалось, что этот всегда простоватый парень еще и болеет редчайшей психической болезнью. Не становится взрослым. Этот не совсем уже молодой мужик остался там, в их детстве.
— А, Артурка! Башмак! Чего несешь? — встретил его Алмаз, с какой-то непонятной надеждой глядя на канистру, будто ждал угощения. А может быть, на самом деле ждал?
Это странное имя было самым настоящим, не кличкой. Кажется, Алмазов дед был цыганом, и внук был назван в честь него.
Сейчас Алмаз стал мужиком с сизыми, плохо пробриваемыми щеками и в очках с толстыми выпуклыми линзами. За ними моргали сильно увеличенные глаза, в которых отчетливо была видна каждая мысль.
— Рыба это. Сырая, — как-то принужденно произнес Артур. Не представлял, о чем можно говорить с этим тридцатипятилетним ребенком. А в детстве они общий язык находили. — А вообще-то, я за грибами ходил… Скоро лето, гриб сушить можно будет. — Артур помолчал. — Кстати, в театр на службу поступил. Библиотекарем.
— Мы тоже из леса чего только не тащим, — бодро сообщил Алмаз. — В прошлом году Максима нашли.
— Какого Максима? — с недоверчивым недоумением спросил Артур.
— С колесами, железного. Черные копатели мы, — с гордостью объяснил Алмаз.
— Кого ты слушаешь! — послышалось из подворотни. К ним шел еще один дворовый деятель, Эдик Намылин, по кличке Намыленный. Торопился почему-то.
Был такой, живший в соседнем семейном общежитии, когда-то принадлежавшем Невскому заводу, а сейчас, кажется, никому. Маленький, с обычным для людей такого роста комплексом Наполеона. В местных кругах он был известен тем, что активно промышлял наркотиками. Вот появился из-под подворотни на свет, низенький, коренастый.
Этого Артур не видел несколько лет. Вблизи стало заметно, как тот постарел. Будто поблек, мумифицировался, его уже нельзя было назвать молодым человеком.
— Ты же знаешь, — не здороваясь, заговорил он, — мы на перешейке копаем.
Артур, вообще-то, мало, что знал о жизни обитателей двора, но промолчал.
— Мы свою работу работаем, — бодро, будто в чем-то убеждая, продолжал Намыленный. — У нас все реально, ботву не гоним. Прошлой осенью блиндаж финский заваленный нарыли. Взялись копать. Пулемет там нашарили, 'Максим' старинного образца, еще кое-что по мелочи.
— Ага, финляндский пулемет. Только он уже не стрелял, — вставил Алмаз.
— Молчи, урловой. Неплохую копейку за него взяли, — не останавливался Намыленный. — Сдали барыге одному. Совсем бодрый пулемет, даже краска кое-где осталась. В торфе хорошо сохранился. А если что, тот барыга восстановит, он и не такое мастрячил… У меня еще каска немецкая есть. Не надо? Штык трехгранный. Свиней хорошо им колоть, в деревне колют.
— Нет у меня свиней, — пробормотал Артур. Он отчужденно смотрел вверх, на квадратное серое небо над двором.
