И потом, следовало выяснить еще кое-что. У Трента запершило в горле, и он взял стакан с прикроватного столика.
– Меня никогда не переводили в ЕС? – спокойно спросил он. – Полагаю, я мертв?
– Да, мой мальчик, боюсь, что так.
– Я так и думал. – Трент сделал глоток. – Но вы продали дом? У моей бабки все в порядке с деньгами?
– Конечно, да. Странная работа… – Старик устало покачал головой. – Не лучшая для мужчины.
«Он стал прекрасным актером», – подумал Трент.
– Вы, должно быть, считаете, что прикрывали и себя, и отдел. Все эти услуги, которые вы оказывали своим американским друзьям в Лэнгли, не подшиты к делу, как заштатные операции. И мои гонорары оплачивал дон Роберто Флеминг, или как там его.
– Френч, – с презрением поправил полковник. – Роберт Чарльз Ричард Френч. Он не нашего круга.
«Не джентльмен» – имел в виду полковник. Трент знал старика как облупленного.
– Вы убили его.
– Он сказал, что собирается в Вашингтон на заседание какого-то чертова комитета Конгресса. Они оказывали на него давление несколько месяцев. Разразилось бы новое дело Филби, все бы перевернулось вверх дном. Политики суют свои носы, куда не следует. Они уже чуть было не вызвали тебя, но я снова спрятал тебя в Ирландии. Я должен был быть следующим в их чертовом списке.
На мгновение во взгляде полковника промелькнула неприкрытая ненависть. Трент уже обо все догадался, но хотел доказательств. Смерть Френча должны были списать на него. Его нож, «мгновенный» конец ужасного полевого агента, выстрел на виду, еще одна веревочка аккуратно завязана.
– Вы заплатили за катамаран из фонда, который может привести ко мне?
– Да.
– Контролируемого Френчем? Верхняя губа полковника искривилась в легкой улыбке.
– Френч понимал в делах такого рода. Френч понимал только деньги, но джентльмен никогда не употребляет этого слова.
– Записи покажут, что я сфабриковал свою гибель в Ирландии?
Они шли тогда через поле к ферме под моросящим дождем – Трент и еще пятеро членов террористической организации, в которую он проник. Брюки заправлены в резиновые сапоги, толстые свитеры, твидовые куртки. Под мышками дробовики, два кролика и заяц в ягдташе, лабрадор- полукровка и ирландский сеттер вертятся под ногами. Всем видно, что у них мирные намерения.
В этот день он почувствовал в террористах излишнее дружелюбие. Они хлопали его по спине и смеялись громче обычного. И тогда Трент понял, что его предали. Интуиция спасла его. Он приготовился к расстрелу и упал до того, как по ним стали стрелять из-за бетонной стены, у амбара.
Одна пуля попала Тренту в плечо, другая – в бедро, но у него хватило сил добежать до канавы. Он помнил ужас, переполнявший его, когда он лежал там в грязи, зная, что его предал кто-то из своих, и не понимая почему.
Он попал в ловушку – в таких операциях не выживают. Ему не хотелось кричать пароль, так как он боялся, что его отменили. В любой момент на голову ему могла упасть граната. Он почти чувствовал, что солдат приготовился к броску, и произнес пароль спокойным голосом. Парень выругался, граната пролетела над головой и взорвалась в борозде на краю поля. Солдат заговорил в радиопередатчик с мягким нортумбрским акцентом, а те, кто сидел в засаде, крикнули, чтобы Трент выходил, подняв руки.
Трент ответил солдату за стеной в полный голос и с акцентом, с которым не говорил уже два года:
– Скажи этому психу ненормальному, что я не могу двигаться. Один из вас прострелил мне ногу. Мне раздробили плечо, я истекаю кровью, как недорезанный поросенок.
– Слушаюсь, сэр, – ответил солдат. И Трент навсегда запомнил чувство стыда за свой тон представителя правящего класса, который отделил его от пяти погибших юношей, оставшихся лежать на поле.
Трент посмотрел на полковника:
– Это вы предали меня ИРА и армии. Подбородок полковника вздернулся, глаза побледнели, на щеках выступили белые пятна.
– Я читал твои донесения. Набор сентиментальной чепухи. Ты был на полпути к измене.
– Ерунда! Вы хотели, чтобы я умер и не смог предстать перед комитетом Конгресса. Должно быть, вы были потрясены, когда я выжил.
Полковник ухмыльнулся.
– Вы субсидировали Каспара, – продолжал Трент. – Вам надо было, чтобы его операция снялась с мертвой точки и чтобы я был в нее вовлечен как контрабандист оружия и убийца Френча. Это избавляло вас от нас обоих. Сами же вы надели бы лавровый венок, послав на спасение демократии вертолеты SAS, дислоцировавшиеся в Бельпане. Прекрасно! Комитет Конгресса не посмел бы устроить такому герою тяжелую жизнь. Но вы допустили одну ошибку: дон Роберто оставил мне предупреждение, вы его не заметили. – Трент достал из-под подушки фотографию и бросил ее. Она закружилась по комнате, упала под ноги полковнику. Тот поднял. – Должно быть, вы сильно ее любили и ненавидели моего отца. – Но, посмотрев на полковника, Трент понял, что ошибся.
– Я не выносил эту проклятую женщину! – Полковник, не отрываясь, смотрел на Трента. Он сжал руки так, что побелели суставы. – А ты весь в мать. Твой отец застрелился, а ты не проронил ни слезинки. Ты – рыба. И именно поэтому я стал тебя учить. У тебя с самого начала были задатки.
Значит, то, что полковник все время напоминал ему о матери, было не чем иным, как очередной манипуляцией.
– Я видел отца прямо перед тем, как он застрелился. Я не мог ему помочь, – произнес Трент.
– Господи! – Впервые Трент видел искреннее изумление полковника. Старик покачал головой, словно пытаясь прийти в себя. – Сообщил бы мне. Я сказал твоей матери, что беру тебя к себе только ради твоего отца. Единственного человека, с которым я когда-либо мог говорить…
– Мне очень жаль. – Трент откинулся на подушку. Ему действительно было жаль.
– Я не нуждаюсь в твоем сочувствии, черт тебя побери!
Трент спустил ноги на пол. Правая нога болела, в боку тоже чувствовалась сильная боль.
– Вы не могли бы дать мне ваш бумажник? – попросил он.
Полковник вынул из внутреннего нагрудного кармана бумажник из свиной кожи. Обычный дешевый бумажник, которым пользовались уже не одно десятилетие. Из него полковник вынимал деньги, которые давал Тренту на карманные расходы, когда он учился в школе. По мере роста инфляции и взросления Трента новенькие хрустящие купюры становились все крупнее…
– Вы всегда сами сажали меня на поезд, когда я ехал в школу.
– У меня было чувство долга, – сказал полковник.
– Вы испытывали радость оттого, что я уезжаю, – поправил его Трент. Это была правда. Он чувствовал это, когда они стояли бок о бок на платформе Кингс-Кросс.
Он заглянул в бумажник. Его восемь тысяч долларов лежали в особом отделении для личных расходов полковника. Трент показал купюры в видеокамеру над дверью, затем, с трудом держа в забинтованных пальцах миниатюрную золотую ручку полковника, написал расписку на блокноте, вставленном в бумажник, и вернул его.
– Благодарю. – Полковник убрал бумажник тем же движением, каким убирал его, выдавая мальчику карманные деньги, и достал золотой портсигар, подаренный отцом Трента.
Трент указал на надпись «НЕ КУРИТЬ» над изголовьем кровати и, прихрамывая, пошел к двери. Нет, он не может выйти просто так, он обернулся.
– Не делайте глупостей.
– Кто я такой, как ты думаешь? – взревел полковник. – Идиот? Выйди отсюда?
В коридоре ожидали трое – мексиканец в военной форме, человек в твидовом костюме в мелкую крапинку и американец, выглядевший так, будто он умнее всех на свете.
Трент кивнул им:
– Он ваш. Позаботьтесь о нем. Пепито в белом халате высунулся из двери дальше по коридору и кивнул ему.
