— Что-то не так, Сергей? — обратив внимание на озабоченное выражение лица товарища, подошел к нему поближе Малышев.
— Да как сказать, командир… Для хорошего пилота, проблем нет, а плохому танцору… Видишь, ветер какой? По первому разу, да на чужой машине… Боюсь, с полным тоннажем мне не взлететь… Верхушки задену.
— И какой у него полный тоннаж?
— Если не ошибаюсь, то что-то в пределах трех тонн.
— Учтем… Но, это потом. Сперва с фрицами разобраться надо. А ты, Сергей, держись подальше. Чтоб даже ненароком не задело… Очень тебя прошу.
Малышев неспешно подошел ближе к суетившимся у 'юнкерса' немцам. Постоял минутку, как бы оценивая результаты проделанной работы, а потом демонстративно взглянул на часы. Дождался, пока этот жест заметят, и не так чтоб приказывая, а будто давая дружеский совет, произнес:
— По моим сведениям оберштурмбанфюрер будет здесь ровно через двенадцать минут. Не мешало бы к его прибытию привести себя в порядок… Оправиться. Как считаете, Рондельман?
Говорил он чуть небрежно, как бы в раздумье, но достаточно громко, чтоб его слова услышали и немецкие пилоты.
Напоминание о том, что не помешает 'оправиться', было сказано именно для них. Унтер-офицер СС мог приказать рядовым все что угодно, а вот с летчиками, дабы заранее не вызывать излишнего подозрения, следовало поступать аккуратнее. Вот Малышев и понадеялся, что пилоты правильно отреагируют на привычную для каждого военного команду и вспомнят о том, что позже, после прибытия высокого начальства, им уже никто не предоставит времени для естественных нужд. И не ошибся, как только полуотделение обершарфюрера затрусило в сторону сторожки, оба пилота дружно полезли наружу. И подначивая друг друга, двинулись к ближайшим зарослям…
Малышев облегченно вздохнул. Хорошо, что летчики с большим уважением относятся к своим машинам, нежели шоферы. А то пришлось бы убивать их прямо тут, под крылом самолета, на виду у остальных фрицев. Тогда как в лесу, капитан очень на это рассчитывал, пилотов встретит старшина Телегин. И чтобы Кузьмич не сомневался в том, как поступать с фрицами, Малышев, стоя лицом к лесу, демонстративно провел ребром ладони по шее. Одиночный крик не спящего днем 'филина' подтвердил, что старшина верно истолковал полученный приказ.
— Сергей, — распоряжался дальше капитан. — Занимай машину. Закройся изнутри и, если что — не геройствуй, улетай… Доберешься до наших, доложишь ситуацию…
— Я понял, Андрей…
Колесников быстро взбежал по приставной лесенке в нутро транспортника и задраил за собой люк.
Припоминая было ли у немецких пилотов какое-то оружие, Малышев побежал следом за солдатами. Теперь уже можно было и пошуметь: издали отчетливо слышался нарастающий шум двигателей.
Обершарфюрер Отто Рондельман умер прямо в дверях сторожки. Услышав приближающиеся машины, он выглянул наружу как раз в тот момент, когда капитан Малышев добежал до сторожки. Неизвестно, что именно немец сумел разглядеть в лице, еще минуту тому распоряжавшегося всем, унтер-офицера, но он мгновенно побледнел и потянулся рукой к заброшенному за спину автомату. Но, опоздал…
Андрей ударил точно. Лезвие ножа с хрустом вспороло мундир и вошло в грудь фашистского солдата. Тот выпучил глаза, захрипел и… вышел наружу: выпустив рукоять ножа, Малышев ухватил обершарфюрера за ремень и потащил его к себе. Потом аккуратно усадил у стенки…
Если в приближающейся автоколонне едут фрицы, то уснувший на посту солдат вызовет скорее негодование, чем тревогу. И у любого офицера сперва возникнет праведное желание набить разгильдяю морду, и только, возможно, потом он заподозрит неладное… Что даст диверсантам дополнительное время.
— Можно курить, — крикнул капитан внутрь сторожки и плотнее прикрыл двери.
Думая что их командир стоит рядом с домом, остальные солдаты расселись по лежанкам и закурили, особенно и не торопясь выходить во двор, спокойно дожидаясь соответственной команды. Начальству виднее: стоять или бежать, курить или бдеть…
А Малышев, укрывшись за углом сторожки, замер в ожидании. Он хорошо слышал, как неугомонный 'филин' ухнул еще дважды, а значит — теперь почти все зависело от того, сумела ли группа Корнеева захватить транспорт со спецгрузом или нет. Хотя, если исходить из того, что на аэродроме не слышали перестрелки: операция прошла успешно. Шум моторов нарастал, а вместе с его размеренным урчанием приближался и момент истины…
Глава пятнадцатая
Отправив в мир иной обоих фашистских летчиков и подав условленный сигнал, старшина Телегин поспешил к сторожке. Кузьмич слышал урчание подъезжающих автомашин и понимал, как важно поддержать командира огнем: если сюда едут фрицы. О сидящих в сторожке солдатах старшина не беспокоился, опыт подсказывал, что как только завяжется бой, капитан бросит в дом гранату. Ну, а нет — так он сам о них позаботиться. Гораздо хуже, если фрицы имели контакт с группой Корнеева… Тогда никакого преимущества от внезапности не будет.
Звук мотора становился все громче, и вот к сторожке, выполз тупорылый, состоящий из одних углов, броневик, а следом — тяжелый грузовик. И если понять: кто управляет бронетранспортером было затруднительно, то — майора Корнеева и Олега Пивоваренко, сидящих в кабине трехтонного 'Опеля', не узнать было просто невозможно. Не спутал их ни с кем другим и Малышев.
Капитан открыто вышел из-за угла, демонстрируя товарищам, что ситуация на аэродроме контролируется, при этом показывая жестами, что в доме находиться четверо врагов.
Подав ответный знак, Корнеев выпрыгнул из машины и, поправляя на бегу портупею, бросился к броневику.
— Группа! К машине! — заорал он по-немецки. Свободно разгуливающий Малышев, это здорово, но пока обстановка не прояснилась окончательно, майор не хотел рисковать. Слишком много усилий было затрачено, чтоб из-за какой-то неучтенной мелочи провалить операцию.
— Разрешите доложить, товарищ майор? Аэродром полностью наш, самолет готов к взлету… — негромко отрапортовал, широко улыбаясь, Малышев, вытягиваясь в струнку, как и положено унтер-офицеру перед старшим по званию. — Вот только в доме еще осталось четверо солдат. Не получалось убрать бесшумно… Они ничего не подозревают, но вооружены и могли поднять пальбу.
— Теперь, Андрей, это уже неважно. Груз захвачен. Осталось погрузится и взлететь… Бросьте им пару гранат и дело с концом.
— Разрешите мне, товарищ майор, — обратился к Корнееву старшина Телегин. — Я сделаю по- тихому.
— Добро, — кивнул тот. — Только не рискуй зря. Гусев, Ованесян, подстрахуйте старшину. Олег, рули к самолету…
Если прилипшие к окнам сторожки немцы и удивились тому, что эсесовский офицер вдруг заговорил по-русски, то предпринять все равно ничего не успели. Дверь в сторожку открылась, и в ней возникла широко улыбающаяся усатая голова. Незнакомый солдат подмигнул, удивленно взирающей на него четверке, и катнул им под ноги осколочную гранату. Хорошо всем известную 'лимонку'… Узрев прямо перед собой страшную 'ребристую смерть', немцы дружно повалились на пол и полезли под лежанки.
— Что и требовалось доказать, — проворчал Телегин, входя в дом и поднимая с пола гранату, с не выдернутой чекой. — Нет, совсем не тот теперь фашист, что вначале войны был. Прежние на такой простенький фокус не купились бы. Каждого борова втроем скручивать приходилось. А теперь, тьфу, смотреть не на что… И кого только в армию берут? Детский сад, а не солдаты. Пристрелить сопляков и то рука не поднимается. Давайте, хлопцы… Виноват, товарищи офицеры… Вяжите супостатов, пока не очухались. Если свои позже не расстреляют, глядишь: еще пригодятся на что-нибудь, после войны.
