Из рассказов Мышаты, у меня сложилось суждение о харцызах, как о жестоких и беспощадных воинах.
– Вообще, так и говорят. Но к Опупению это не относится, – помотал головой парнишка. – Хоть деревенька и примостилась почти у Южного тракта, на виду у Прохода, не было ни одного случая, чтоб харцызы напали на нее.
– Странно…
– Деда как-то обмолвился, что ничего странного. Просто – навару там для степняков на один зуб, а вот подружиться с поселянами – у них прямой резон. Те и тревогу не подымут, когда разбойники в набег пойдут, и раненым харцызам помощь окажут, буде их живыми до Кара-Кермена довезти, никак не удается. Новости расскажут… Сменяют или продадут чего из вещей… Возможно, и о готовящемся походе королевской войска в Заскалье, предупредят… Правда, после Моровицы людей осталось так мало, что ни о каких походах никто и не помышляет.
– А все же, неужели барона не удивляет столь подозрительная симпатия с боку разбойников к его крестьянам?
– Еще как! Но, сколько не пытались королевские стражники поймать в деревне хоть одного харцыза, те ни разу в расставленные сети не попадались. А засада вскоре начинала животами маяться, и воины возвращались в замок, не солоно хлебавши. Бают, вода в ручье у Опупения особая, только для местных уроженцев и годиться. Чужакам, долго привыкать приходиться. И – наоборот… От того деревенька с годами не разрастается, и ее жители на другие земли переходить не спешат. А еще, – несмотря на то, что на мили вокруг не было ни одной живой души, Лукаш понизил голос, – слыхивал я от привозивших на мельницу зерно мужиков, что по ночам и Змеи к ним наведываются…
– Змеи? – я недоверчиво покрутил головой. – Ну, это уж точно басни. Волчонка приручить и то не всегда удается, а тут… Я память потерял, а не рассудок.
– Не стану утверждать, будто мне все тайны открыты, – вкрадчиво продолжил Лукаш, – но если внимательно прислушиваться к чужим разговорам, особенно когда люди уверенны, что их никто не слышит, много интересного удается узнать. Порой, такого, что собственным ушам не веришь. Да и Проход, рядом… – паренек ткнул пальцем на юг. – Вон те темные и низкие облака над горизонтом видишь?
Я остановился, отер пот с чела, – после лесной прохлады, не смотря на близость вечера, на голой равнине солнце еще припекало всерьез, – и только потом проследил взглядом в указанном направлении.
– Вижу…
– Так это и не облака вовсе, а горы. То есть – Проход…
– Погоди, – остановил я словоохотливого паренька, из которого, после вынужденного молчания на мельнице, слова сыпались так, будто мех прохудился. – Как я понял из объяснений Мышаты, Проход – это единственный путь с севера на юг, проложенный по ущелью в горной гряде. Но я не могу разглядеть его с этого места.
– Вообще-то ты прав, – согласился парнишка. – Но люди называют, для краткости, Проходом и всю гряду, преградившую перешеек, между большими водами. Только, я не о том хотел сказать, отмечая близость гор… – он удобнее поправил заплечный мешок и продолжил. – Неподалеку ущелья, на одной из вершин, образовалось озеро… Именно там, поговаривают и гнездятся Змеи. А до Опупения, которое и нам рядом, крылатым всего ничего. Вот и суди, много ли нелепости в этих разговорах?
– Вот как? – неуверенно произнес я. – Знаешь, пока я еще не разобрался в здешней жизни, может, ну ее, эту деревеньку? Обойдем стороной?
– Не глупи, – осадил меня Лукаш. – Россказни россказнями, а путь до Оплота не близок. Хорошо, если в две-три седмицы управимся. И все это время надо что-то есть. А много ли у нас припасов? Даже если бы деда оставил нам чуть больше медяков из кошеля атамана, так их еще потратить где-то надо. Во-вторых – никто в здравом уме не останется ночевать в чистом поле, когда рядом человеческое жилье.
– В общем-то ты прав, конечно, – кивнул я. – Трус не играет в хоккей…
– Во что не играет?
– Не обращай внимания, я сам не всегда понимаю смысл своих слов.
– Сильно ж тебя приложило, – покачал сочувственно головой Лукаш. Мышата не стал посвящать внука в детали моего появления на мельнице, а придерживался версии об ушибленной голове. – О чем это я? Ага, там переночуем, а после Опупения, в дне пути, будет деревня Перекресток. Потом еще день ногами перебирать – и увидим Дубров. Он нам не совсем по пути, и если б спешили, то свернули б в Перекрестке на большак, ведущий к Турину, и двинулись по нему на север, но в городке или замке всегда найдется возможность подзаработать. Тем более – бродячим скоморохам, какими деда велел нам сказываться.
– С этим я и не спорю. Но до Перекрестка провизии уж точно хватит… И двигаться налегке сподручнее.
– Своя ноша не тянет, – отрезал паренек. – В Опупении меня каждая собака знает, а староста и подавно. Сколько раз на мельницу наведывался. Можем у него даром поужинать и переночевать. Какой ни какой, а прибыток.
– Ну, будь по-твоему, – согласился я. Тем боле, что деревенька, уже хорошо видимая сквозь редкие деревья, казалась тихой и беззаботной. – Только, если случится что-то, не говори, будто тебя не предупреждали.
– Брось, атаман, – отмахнулся Лукаш. – Ничего с нами не случиться. Во-первых, жители тамошние дружелюбны к харцызам, а одет ты нынче, соответственно. А во-вторых, я к ихнему старосте заветное слово знаю… Вот только Вернигором называться не спеши. Думаю, не стоит прежде времени всю округу о кончине атамана извещать. Погоди, пока до Мастера-Хранителя доберемся… Там видно будет. Не зря ведь покойный ночью в Оплот пробирался. Знать, таился от кого-то.
– Это ж вы с дедом настояли, чтоб я в харцызкие одежды облачился.
– А ты что, в путь, прям в исподнем хотел двинуть? – удивился паренек. – Не спорю, добротное у тебя белье, но не для дальней же дороги. Ни от стужи, ни от колючек никакой защиты. Да и безоружным, как-то не сподручно… Вдруг – с мертвяком, или каким иным зверем столкнемся?
Я непроизвольно притронулся к эфесу дорогой сабли, по обычаю скоморохов, закрепленной за спиной. Впервые сжав рукоять оружия в ладони, я сразу понял, что хорошо знаком с этим ощущением. И, похоже, держал саблю в руке гораздо чаще, чем топор или вилы.
– Вот и пришли, – остановился Лукаш, указывая подбородком на невысокий частокол, который если еще как-то мог отпугнуть диких зверей, то совершенно никуда не годился для защиты от людей. Одновременно с его словами, из ворот в ограде с громким лаем выкатилась свора собак. И хоть каждому известно, что днем сторожевые псы никогда сами не набросятся на человека, паренек удобнее перехватил тяжелый посох, готовясь в любой момент огреть слишком зарвавшегося кабыздоха.
* * *
– Здоров будь, хозяин! – произнес громко Лукаш, когда с крыльца одного из десятка добротных домишек, стоявших вкруг, двухоконными фасадами к просторной и ухоженной площади, к ним шагнул крепко сбитый мужчина, одетый по-крестьянски не броско. Единственной дорогой деталью его одежды был широкий, атласный трехцветный кушак, несколько раз обвитый вокруг отчетливо выступающего живота.
– И вам здравствовать! – густым басом ответил староста, с прищуром вглядываясь в их лица. – Кем будете? Откуда и куда странствуете? Тебя, добрый человек, я никогда прежде в наших краях не видал, а вот лик мальца – вроде, мне знаком…
– А то нет, – ответил Лукаш. – Сколько раз на мельницу заезжал, столько раз и виделись, господин староста.
– Вот те на, – изумился тот. – Лукаш, мельничук? И вправду похож. Прости, что сразу не признал. Ты завсегда мукой с ног до головы выбелен, а тут – умылся, приоделся… Каким ветром к нам занесло? Деда что ж одного оставил? Али беда какая-то приключилась?
– Да нет, хвала Создателю, господин Броун, все у нас хорошо. Деда здравствует, чего и вам желает.
