дыхание. Ночь превратилась в Хаос. Лошадь перескочила через овраг, осыпав Анну комьями грязи и камушками, на мгновение заслонив звезды. Лошадь, скакавшая следом, со всего маху споткнулась и скатилась в овраг. В двух шагах от Анны кто-то выругался по-шотландски. Шумно отфыркиваясь, лошадь выбралась наверх, и исчезла, оставив за собой облако пыли.
Все смолкло, и от этого Анне стало страшно. Она лежала на земле, поглаживая ноющее плечо и чутко прислушивалась. До нее не доносилось ни звука, только далекие холодные звезды равнодушно взирали на нее из черноты неба. Опасаясь, что всадники вернутся, Анна решила поискать укрытие. Продираясь сквозь колючие сучья и ветки, она услышала шорох позади.
Графиня похолодела от страха. Она была уверена, что звук ей не померещился. Шаги показались ей мягче и тише конских. По лощине осторожно пробирался какой-то зверь. Анна приникла к земле и робко оглянулась через плечо. Из темноты появился огромный волк, по-собачьи свесив язык. Из его пасти вырывалось тяжелое дыхание. Темные очертания гибкого звериного тела выступили из глубокой тени. Низко пригнув морду к земле, волк медленно, молча приближался. Глаза и зубы посверкивали в ярком свете луны.
Огромное лесное чудовище, черное, как смертный грех, шло прямо на нее. Облизнув пересохшие губы, Анна выдавила из себя:
— Это ты, Джок? Скажи, что это ты.
Молчание. Анна оцепенело смотрела, как волк мягко, словно не желая испугать, подошел к ней и, прихватив зубами за руку, потянул за собой.
— Джок, я же взрослая женщина, а не волчонок, и вполне могу идти сама, так что не стоит кусаться, — насмешливо сказала Анна.
Слегка мотнув головой, волк отпустил ее и затрусил обратно. Анна двинулась следом, обдирая колени и стараясь не отставать.
Слабый ветерок донес лошадиный запах. Анна в нерешительности остановилась. Волк, привстав на задние лапы, начал расти и через несколько секунд превратился в человека. Перед Анной, пьяно ухмыляясь, стоял Джок в одной лишь куртке из волчьего меха. Не желая стоять на коленях перед полуголым мужиком, Анна поднялась на ноги. Поблизости мирно паслись две лошади, возле них виднелось какое-то светлое пятно. Элисон. Девушка безмятежно спала, свернувшись калачиком и подложив ладошку под щеку. Другая рука прикрывала разодранное на груди платье.
— Она ранена? — От гнева голос Анны прозвучал резче и громче, чем обычно. Она приподняла сонную девушку за плечи, голова Элисон, качнувшись, перекатилась Анне на грудь. Сомкнутые ресницы Элисон казались шелковистыми, как у ребенка.
— Нет, она просто спит. Танцы, вино, эта ночь — слишком много для нее. Когда девушку вот так сморит сон — до утра не добудишься. Спящая, она в объятиях Матери, под ее покровительством.
— Верно, немало девушек отправил ты в ее объятия?
— Это не первая Майская ночь в моей жизни. — Джок хрипловато рассмеялся, вскочил в седло и наклонился, протянув руки к Элисон. Девушка сладко спала, угнездившись на коленях у Анны, и той очень не хотелось передавать ее Джоку. Анна с трудом поднялась на ноги, но дальше нести крепкую, отяжелевшую от сна служанку оказалась не в силах. С Элисон на руках ей было не сесть в седло, поэтому Анна передала теплую свою ношу Джоку.
Сев верхом, Анна прошептала:
— Где ты раздобыл лошадей? — Низкорослый пони под ней оказался на удивление резвым. Анна крепко ухватилась за поводья, сжала ногами бока лошади.
— Ну, я... в общем, я их одолжил. Трудно найти что-нибудь подходящее, когда так темно, что хоть глаз выколи. Да и деревьев поблизости нет, одни болота. Пришлось потрудиться, — похвастался Джок. — Джедбургские парни наши места плохо знают. Они еще не скоро отсюда выберутся. И поделом. Раз не смогли уследить за лошадьми, пусть плетутся пешком.
Джок придерживался расхожего в здешних местах мнения, что человек не имеет права считать животных своей собственностью, раз не он их создал. Точно так же не он сотворил поля, на которых пасутся эти божьи твари. Люди смертны, к тому же Господь велел делиться. Джок терпеливо объяснял Анне эти простые истины, как малому ребенку.
— Собственность — понятие временное. Она то и дело переходит из рук в руки. Сегодня я украл у соседа то, что нужно мне, а когда что-то потребуется ему, он украдет у меня.
До них донеслось завывание ветра. Чуткие уши лошадей нервно подрагивали в темноте. Сухие корявые сучья потрескивали под копытами. Нервы Анны были напряжены до предела. Джок то и дело останавливался и прислушивался к гнетущей тишине, нарушавшейся лишь жутким посвистом ветра. Убедившись, что поблизости никого нет, они продолжили путь.
— Времена меняются, и, как правило, от плохих к худшим. — В другое время Анну позабавили бы такие высказывания, но сейчас ее мысли были заняты совсем другим. Она устала, замерзла, проголодалась, а полуголый Джок с волосатыми ногами, казалось, совсем не чувствовал холода.
Элисон сладко спала, уткнувшись лицом в грудь Джоку. Руки и ноги совсем голые. Анна сняла свою шаль и, неловко перегнувшись в седле, укутала свою служанку. Та спросонок пробормотала что-то, но так и не проснулась.
— Не извольте беспокоиться. Здешние крошки вполне выносливы.
— Это еще не повод, чтобы с ними так обращаться.
— Вы хотите сказать, что я был с ней груб? — удивился Джок.
— Не знаю и не желаю знать, как вы себя вели. Я только видела, что вы напоили ее до бесчувствия и затащили в кусты.
— Госпожа, это был прекрасный ячменный напиток, чистый, как слеза младенца, а не то отвратительное пойло, которое варят на островах. От него потом отдышаться невозможно. А в кусты я ее не тащил, она сама прибежала.
Воцарилось неловкое молчание.
— Анна, между нами сейчас словно черная кошка пробежала, — мягко произнес Джок. — А мне бы не хотелось ссориться. В Майскую Ночь брачные клятвы и обеты теряют свою силу. Я постоянно думаю о тебе. Я мечтал о том, как мы будем танцевать вместе, а потом скроемся ото всех... Я был бы так счастлив...
— Еще бы, — усмехнулась Анна, радуясь, что в темноте не видно ее лица. Она давно ждала этого признания, но сейчас оно застало ее врасплох. Она представила себя со стороны. Гордая, неприступная графиня Анна сидит на украденной лошади, рядом с ней оборотень, похитивший эту лошадь. Теперь он объясняется Анне в любви, а в седле рядом с ним спящая девушка, с которой он миловался на Празднике Костров.
— Ты совсем не похожа на здешних вертихвосток. Ты красивая, умная, ты знаешь, что стоит тебе только свистнуть, как я тут же примчусь на зов. Но ты вбила себе в голову, что замужество — это крест, который надо нести до конца своих дней. Нет слов, это вызывает уважение, но ты уж слишком серьезно и трепетно относишься к брачным узам.
— Дело не в прочности. Они есть, и от них никуда не деться. — Боже, до чего она опустилась! Говорить о верности и измене, когда Том сидит в тюрьме! И с кем! С сатиром, у которого из густых волос торчат оленьи рога. — Я поклялась на Библии... Ничто не заставит меня нарушить обет.
— Библия, Священное Писание, законы... В наших краях, как ваша светлость, должно быть, успели заметить, все это не имеет никакого значения. Я тут как-то прочитал несколько глав из Писания и поразился, до чего там все складно написано. От Авраама до Соломона Божьи дети никогда не были ретивыми поборниками брака. А в отдельных местах так прямо и говорится, что подобает мужчине делать с хорошенькой девушкой.
— Если каждый будет выдергивать из Библии особо понравившиеся места, то Священное Писание исказят до неузнаваемости и принизят его до примитивного уровня, до уровня соития.
— Я не собираюсь принижать значение ваших книг и оскорблять чувства верующих. Я не стану просить вас задрать юбку прямо здесь. Скажу лишь, что нас, горцев, не запугать гееной огненной, и пусть нам не грозят виселицей. Никто из шотландцев не откажется от задуманного. У Армстронгов свои понятия о чести. По — моему, она либо есть у человека, либо ее нет, вот и все.
— А у вас она есть? — лукаво поинтересовалась Анна. Ее начали забавлять эти фривольные
