чашу весов в свою сторону. Здесь был как раз такой случай. Берлинская организация получила востребованную сплочённость. Отныне её не разрывали искусственные противоречия. Лидеры и рядовые члены действовали сообща, приобретя необходимую манёвренность для крупных политических акций. Тогда в полной мере мы не могли еще осознать всё значение произошедших событий. Их опыт пригодился нам в будущем, ибо грядущие суровые испытания в решающие моменты истории были призваны проверить непоколебимость выбранного курса нашей партии.
Тогда же я установил первые контакты с так называемыми «духовными вдохновителями» национализма. Но должен признаться, что данное знакомство мало меня порадовало. Во всей этой компании едва ли кто-то осознавал, что именно необходимо делать для борьбы за национальную идею. В основном же они упражнялись в остроумии среди своих знакомых, расщепляя национал-социалистическое мировоззрение на сотни тысяч атомов и пытаясь слепить из этих осколков нечто оригинальное. Их жизненным кредо стало бесконечное жонглирование словами, терминами, этакая словесная акробатика, предназначенная исключительно для удовлетворения собственного тщеславия. Однако всё это самолюбование оставалось мало полезным в борьбе национального фронта, который тем временем жертвовал собой в жестоких уличных сражениях и дышал национализмом в прокуренных залах для собраний.
Национализм – это идеология дела, а не слов.
«Духовные вдохновители» же были озабочены в основном победами в дискуссиях. Но какой прок от таких побед идеологии? Оставим заботы о блестящем стиле и фейерверках острот «цивилизованным» еврейским литераторам. Это может быть полезно национализму в крайнем случае, и уж не при каких обстоятельствах не должно становиться самоцелью.
Национал-социалистическое движение укрепляется через своих ораторов, а не журналистов. Если кто-то и использовал в своей пропагандистской работе перо и бумагу, то ставил это исключительно во благо интересов организации. У вышеназванных мыслителей всё было наоборот. Интересы организации работали на их собственное Я. Для меня лично диагноз в отношении этих типов был ясен. Им фатально не хватало гражданского мужества. Они всегда испытывали страх и необъяснимый пиетет в полемике с буржуазными авторами. Это был страх образованщины, которая не решается протестовать против еврейского беспредела в печати из опасения показаться несовременной и быть осмеянной из-за якобы старомодности своих взглядов.
Национализм всегда будет выглядеть в глазах «цивилизованных авторов» беспробудно реакционным. И надо иметь гражданское мужество, чтобы всегда бесстрастно принимать эти обвинения в лицо; в конце концов, если евреи обвиняют нас в реакционизме, значит мы реакционеры именем Божьим! Однако мы не позволим интерпретировать на свой лад наше божественное мировоззрение перу какого-либо заносчивого писаки. И не стоит питать иллюзий, будто немецкий национализм может импонировать еврейским мастерам пера, если даже они преподносят его в блеске слова и тонкости стиля. В итоге они уважают только силу и любят все вокруг, как только увидят кулак перед носом.
К нашей большой радости начавшаяся кровавая борьба за главный город империи значительно повысила интерес к движению. Эхо ноябрьских событий прокатилось как единый вздох через всё государство. Что доселе казалось невозможным и сумасбродным, а именно противостоять врагу в его логове, отныне превратилось в реальность. Всё германское движение сплотилось вокруг нас. Со всех концов страны потянулись денежные пожертвования для израненных бойцов берлинского СА. Это позволяло оказать им хотя бы минимальную защиту и медицинскую помощь. Теперь организация осознавала, что в своей бескомпромиссной борьбе, она имеет за спиной поддержку всей партии. С этого момента наши сердца бились в унисон.
Последовали акция за акцией. Длинные колонны грузовиков СА выезжали в провинцию. Одна демонстрация сменяла другую. В Коттбусе прошел национал-социалистический день свободы, закончившейся кровавой стычкой с полицией. Не прекращались собрания. Мы вновь бросали вызов КПД. Спустя четыре дня после битвы в Фарусзеле мы провели новую массовую демонстрацию в Шпандау. Опять Роте Фане захлебывалось в ярости и обещало положить конец коричневому разгулу.
Но было слишком поздно! Плотина была прорвана. Штурмовики берлинского СА занимали зал за залом. Красному фронту не помогло, что его боевые группы усыпали улицу вдоль и поперек. Нашлось несколько мягкосердечных членов нашей партии, которые пытались убедить меня, что, возможно, не стоит провоцировать и без того возбужденных коммунистов. Но их слова услышал только ветер.
На шести машинах мы двигались вверх по Хеерштрассе, когда до нас дошло сообщение, что отдельные группы Красного фронта намереваются воспрепятствовать нашему проезду. Запланированный срыв собрания нельзя было допустить. Из нашей штаб-квартиры, располагавшейся в неприметном ресторанчике, недалеко от Шпандау, пришло подкрепление. Коммунистам, тем не менее, удалось спровоцировать нас на кровавую схватку в районе Путлицштрассе. В наших рядах вновь оказалось несколько тяжелораненых, но и в этой схватке мы не упустили победу.
Попытка задушить быстро прогрессирующее в логове марксизма национал-социалистическое движение не удалась во всех отношениях. Кое-чему мы научились в этой борьбе. В который раз стало очевидно единство всех усилий международного еврейства, направленное против нас. Если кому-то приходилось сравнивать публикации тех дней в Берлинер Тагеблатт (Berliner Tageblatt) и Роте Фане, то он с трудом мог обнаружить разницу. Оба издания видели в нас исключительно разрушителей мира. Оба чувствовали в нас прямую угрозу для своей трусливой власти. Оба настраивали против нас полицию. Оба солидаризировались с государственным насилием в воплях «Держи вора!» и средствах кровавого политического террора, хотя по идее должны были выступать гарантами противодействия этим средствам и методам.
Но движение прошло это испытание огнем. Оно атаковало противника в его собственной резиденции, вынудило его к борьбе, и когда эта борьба стала неизбежной, было готово к сражениям с отчаянной решимостью.
Штурмовик! Это слово, доселе в Берлине никому неизвестное, в один момент приобрело почти мистический оттенок и смысл. Друзья произносили его с восхищением, враги с ненавистью и страхом. Дерзкий наступательный дух этого небольшого подразделения в короткий срок сумел завоевать высокий авторитет. Их деятельность доказала, что любые тяжелые обстоятельства преодолимы, если подходить к ним с политической страстью, сумасшедшей смелостью и презрительной усмешкой. Прежде всего, был сокрушен террор, направленный против наших собраний; большевизм с его непобедимым ореолом и лозунгом «Берлин останется красным!» был потрясен и поколеблен.
Мы приобрели исходный пункт. Кровавый террор, развязанный против нас, закалил нашу волю к восстанию. И оставалось немного времени, чтобы единый фронт этого восстания, защитив свои передние рубежи, перешел в наступление по всем направлениям.
Неизвестный штурмовик (часть 1)
Неизвестный штурмовик! Это слово, впервые брошенное в массы в зале Фарус после кровавой бойни во время собрания, с быстротой молнии охватило все движение. Это было пластичным выражением того сражающегося политического солдата, который поднялся в национал-социализме и выступил на защиту от угрозы немецкому народу.
Только немногие тысячи тогда во всей Империи и, в частности, в Берлине, рискнули надеть коричневую рубашку и тем самым поставить на себя клеймо парии в политической жизни. Но эти несколько тысяч в решающей мере проложили путь движению. Их нужно благодарить за то, что его первые истоки не были утоплены в крови.
