— Ну чего же, ведь все свои, — говорит папа. — Нет, представьте, матушка, когда я был в госпитале, так она с годовалым ребёнком…
— Константин, я уйду! — говорит мама.
— …Так она с годовалым ребёнком, — торопится папа, — четверо суток в теплушке и шла семьдесят девять вёрст в морозы, по шпалам, с ребёнком… Так когда она вдруг показалась в палате у меня…
Под окном раздаётся плач.
— Кто там? — окликает тётя Сватья.
Мама встаёт и смотрит в окошко. Торопливым шагом она спускается в сад. За ней вприпрыжку бежит Ляля.
Прижавшись к стене, рядом с бабушкиным самоваром стоит соседская Люда.
Люда плачет.
— Что с тобой, девочка? — подобрав платье и осторожно присев на корточки, говорит мама. — Ну, что, ну, скажи!
Люда не оборачивается.
Мамины тёплые руки обнимают людину тоненькую дрожащую шейку. Мама тянет её к себе, обдаёт её своей душистой теплотой.
Люда плачет.
— Ну, ну, — говорит мама, ласково наклонившись над Людой, — я всё знаю. Ты стояла, наверно, вот тут под окошком и услышала, что мы шли по шпалам… Тебе нас жалко стало. Но ведь мы не замёрзли, мы тут.
— Что? — говорит Люда, оборачивается и, удивившись, смотрит на маму.
— Ну полно, девочка, полно, — говорит мама.
— Ляльку не увозите, вот что! — кричит Люда, — Я могу приглядеть. А у нас есть тоже десятилетка.
Ляля посапывает.
— Но ведь мы же с тобою договорились, девочка, — прищурив глаза и привстав, серьёзно говорит мама, — что когда наступят каникулы, ты приедешь к нам в Ленинград посмотреть на поле «Жертв Революции». Ну, как ты считаешь?.. Договорились?
— Могу, — подумав, говорит Люда.
Ляля стоит в сторонке и, мигая, как тётя Сватья, смотрит на маму и Люду.
И вдруг она замечает, что Люда очень хорошенькая… Она даже немножко похожа на лялину маму. У неё такие же беленькие волосики, как у мамы, такое же тонкое, узкое личико, такие же голубые, в колючих ресницах глаза, только, пожалуй, у Люды они покруглее. Но это даже ещё лучше…
— Мама, а Людка, когда я тонула, вытянула меня из моря за волосы, — вдруг говорит Ляля.
— А! Что? — говорит мама, и глаза у неё сейчас же становятся круглыми, как у Люды.
— Зая! — кричат из комнаты.
— Сейчас, — отвечает мама, берёт Люду за руку и идёт в дом.
За ними бежит Ляля.
— Садись, пожалуйста, девочка, — шопотом говорит мама.
Люда поглядывает на бабушку.
— Чего ж, садись! — говорит бабушка. — Раз вошла, так садись. Давно бы так. Нечего плач разводить под окнами. Закусывай!
Конюх Митрич пододвигает к маме тарелку и говорит:
— Отведайте, Зинаида Михайловна… Икорка, конечно, осенняя, свежий улов. Но, конечно, может быть, не понравится?..
Он протягивает маме тарелку и отставляет мизинец. В его ухе поблескивает серьга.
Мама берёт тарелку и смотрит на Лялю.
— Нет ли рыбки солёненькой? — задумчиво спрашивает тётя Фрося.
— Как не быть, отчего же, — радуется Сватья, — Рыбка есть.
И она выносит из кухни копчёную рыбу.
— А детки, детки чего ж не едят? — хлопочет Фрося. — Вот икорка, вот пирожок, вот сольца…
И она так щедро и так широко пододвигает к девочкам блюдце с солью, как будто соль на бабушкином столе — самое главное угощение.
Но Ляля не ест. Она дует в блюдечко с чаем.
«Это, может, не чай? — вздыхая, думает Ляля. — Это мы думаем про него, что он чай. А он, может быть, море. Настоящее море, может быть, тоже в блюдечке… Ведь мы же не видим сразу всех его берегов…»
Ляля медленно подымает два пальца: «Камыши!.. Тут бабушка…»
Она дует в блюдце, потом опускает в блюдце хлебную крошку. Крошка тонет. «Непогода, — думает Ляля. — Надо бы вызвать катер», — повторяет она про себя громким голосом председателя и опускает в блюдце мизинец.
— Что ты делаешь, Ляля? — говорит мама. — Руки грязные, а ты выпьешь потом этот чай…
— Зая, она не выпьет, — сразу заступается папа.
Бабушка внимательно смотрит на Лялю, на папу, на маму и смеётся.
— Ой, ну, бабушка! — говорит Ляля и тянет бабушку за рукав.
— Ладно, ладно, — говорит бабушка и вытирает ладонью глаза. — Будешь скучать по бабушке?..
«Скучать? Значит, долго я тебя не увижу, бабушка? Значит, я от тебя уеду надолго?..» — глядя на бабушку, думает Ляля.
Она задумывается.
Залетают в окошко искры от пятого самовара. Ляля дремлет, сидя рядом с притихшей бабушкой и уронив голову на ладошку.
Откуда-то из углов в глаза ей ползут широкие нежные тени. Глаза слипаются. В глазах мелькает бурьян. По бурьяну бежит петух. В поле качается обгорелая балка.
По широкой дороге в клеёнчатой куртке и шапке ходит босая бабушка. Море окатывает её солёной водой. Что-то блещет в бабушкиных глазах. Лицо у бабушки мокрое.
— Эх ты, моя капелька! — говорит бабушка.
— Бабушка, ты моё море! — отвечает Ляля и вздрагивает во сне.
— Константин, она, кажется, простудилась, — встрепенувшись, говорит мама.
— Да нет, Михайловна! — отвечает, махнув рукою, тётя Сватья. — Видать, что ты молодая мать… Это ж к росту. Дитё растёт.
