– Эй! Это, что ли, двадцатая?
Сперва вошла бутылка. То есть в открытую дверь всунулось горлышко, и волосатая рука встряхнула содержимое. Следом вошла собственно небритая харя, которая, сделав глоток, развалилась на последнем свободном кресле. Икнула и глотнула еще раз.
Вошедший выглядел опасным. Судя по наколкам и шрамам, деньги на жизнь он зарабатывал не на пашне и не в библиотеке. Интересно…
– Ну что, покатаемся? Че приуныли, а? Ты вот, клуша, – он легонько ткнул сапогом в ногу Гильнары, – че невеселая? А вы крутите педали, поезд отправляется, ща током дернет! Гы!
Поезд действительно тронулся. Виктор и попутчица налегли на педали, подстраиваясь к разгону. Поезд шуток не понимает, если бросить педали – разряд будет неслабым.
– Ты понимаешь, крошка, я ведь парень правильный, не то что некоторые. Будешь? А я – выпью. Во-от. Ты мне говоришь – не хочу. Может, я хочу? А? Отвечай? Нет, не хочу. Но ты – твоя красота и обаяние, понимаешь, меня заставляют. Понимаешь? Я – не хочу, а ты – соблазняешь. Ты свою вину-то хоть осознаешь? Как заглаживать будешь? А кто будет знать? Я, что ли? Гы! Смешная, блин. Давай короче, или че? Ну!
– Прекратите приставать к женщине. Она вам ясно сказала.
– А ты чо тут проснулся? Спи, студентик, а то я тебя усыплю.
– Еще раз говорю – прекратите.
– Ты ствол видишь?
– Вижу.
– А в глубине ствола что видишь? Во-от. И заткнись.
– Жалко, я встать не могу.
– Парень, те че – больше всех надо? Ты меня реально напрягаешь, сосунок. Ты думай не о том, что встать не можешь, а том, что если рыпнешься – больше никогда встать не сможешь. И тебе станет легче. Сидеть! Куда пошла?!
Дверь захлопнулась, трое оставшихся переглянулись. Манька отвела взгляд сразу, а Виктор вдруг понял, что, в общем, он мог никуда не уезжать и спокойно дождаться, когда его расстреляет банда у библиотеки института. Все эти отъезды, получасовые сборы, проводы беременной заплаканной жены, отец с матерью, сующие деньги, которых едва хватило на билет со скидкой, оказались бессмысленны. Несостоявшийся соблазнитель через пару секунд приколотит его, крутящего педали на ремне, вполне профессиональным выстрелом. Револьвер поднялся до уровня лица и остановился.
– Бросай это дело.
Проводники умеют открывать двери бесшумно. А о том, как они не любят повторять, ходит много страшных историй, поэтому пистолет из руки выпал моментально. В проеме стояли три вооруженных проводника.
– Не убивайте в поезде. Для этого есть пустыня и станции. Вам мало, Степан?
– Да нет, что вы, – Степан даже чуть протрезвел. – Я так, поговорить.
– Не надо так говорить. Для разговоров есть пустыня и станции. Вам понятно, Степан?
– Да.
– Хорошо. А вам что? – Проводник обернулся к стоявшей рядом Гильнаре.
– Пересадите нас уже! В купе мужланы, сесть негде. У вас что, других мест нет?
– Собирайтесь. Пересадим.
– Мань, пойдем! Отстегивайте ее!
– И меня, – подал голос Виктор.
– Ваше время уже истекло. Почему вы опять на педалях? Вам нужно отдыхать, Виктор. Пусть крутит Степан.
Виктор смотрел в окно. До горизонта, на котором угадывалась гряда холмов, тянулась каменистая пустошь. Пыли не было. Ветер, врываясь в приоткрытую щелку окна, теребил волосы, выметая из них пустынный песок.
– Эй, студентик. Слышишь меня?
Степан размеренно крутил педали. Виктор поморщился.
– Слышу.
– Я тебя все равно убью. Просто из принципа. Иначе коллеги засмеют.
– Кто?
– Коллеги. Ты глухой?
– Вы профессиональный убийца?
– Издеваешься, щенок? Я частный предприниматель! Закончил высшие курсы предпринимательства! Набрал на выпускных семь из восьми трупов! Проходной балл, между прочим. Так что грохну обязательно, извини, а то коллеги не поймут.
– А вы тщеславны. Никогда не понимал ваших экзаменов. Бойня, она бойня и есть.
– Не скажи. У коммерсантов это с древних времен повелось – идти по трупам. Так что знай, у меня карьера, служебная лестница, сто двенадцать ступенек. Ты теперь сто тринадцатая.
– Посмотрим. А про древние времена не надо. Я историк.
– Никогда еще не убивал историка! Гы!
– Степан, а вы не думали, что я вооружен?
– Витя! Да у тебя ствол из-под рубашки торчит! Ты ж скрытно его носить не умеешь! У нас от такого на третьем курсе отучали так, что лучше тебе и не знать. Только жилки в тебе нет. Не грохнешь ты меня. Понадеешься, выждешь, помолишься, подумаешь. И помрешь.
– Неприятно мне с вами разговаривать. Я в тамбуре постою, вернусь, как ваша смена закончится.
Виктор встал, решительно подошел к двери, открыл ее – и потерял сознание от сильного удара.
Приходить в себя после удара по голове занятие невеселое. Во-первых, это больно. Во-вторых, страшно, а в-третьих – тоже больно. Да и непонятно, где верх, где низ и кто все эти люди?
– Ты мне это уже говорил, Степа. Я тебе тоже. Мне нужны деньги.
– Заработай. Гы!
– Шутник. Ты и на курсах шутником был. Мне нужны деньги, которые ты занял.
– Я их вложил, Ус. Деньги сгорели. Еще раз объяснить?
– Я не дурак, Степа. И те, кто меня послал, – тоже. Зачем ты делал перевод в детдом?
– Скрывал от налогов, путал следы. Может, детям помогал? А, Ус? Может, какие из детей – мои?
– Не смеши. Да, ты путал следы. Да, твоих перестреляли, но, по моим подсчетам, что-то ты унес. Жить хочешь – скажешь, что и где.
– Нет, Ус, шутник. Когда это наша группа кого в живых оставляла? Не было ж такого?
– Не было, Степа.
