Эдвард подошёл поближе к своему экрану, чтобы лучше разглядеть появившийся в нём прибор.
— Так ты его закончил! — воскликнул он. — А как же твой знаменитый…
В этот момент голос Эдварда пресёкся и одновременно исчезло изображение на экране Ральфа. Что- то случилось на центральной станции телесвязи. После нескольких тщетных попыток её восстановить, раздосадованный Ральф уже собирался отойти от телефота, но тут экран снова засветился. Однако вместо своего друга он увидел на нём миловидную девушку. На ней было вечернее платье; на столе возле неё стояла зажжённая лампа.
Появление незнакомого лица на экране поразило её, и она удивлённо вскрикнула. Ральф поспешил объясниться:
— Извините, пожалуйста, но на центральной снова что-то перепутали. Мне придётся подать жалобу на их плохое обслуживание…
Ответ незнакомки показал, что на этот раз неполадки на центральной были не совсем обычными; Ральф оказался соединённым с межконтинентальной линией.
Наконец он уловил фразу:
— Pardon, monsieur, je ne comprends pas.[2]
Учёный тотчас повернул маленький светящийся переводной диск прибора, установив стрелку против надписи «французский».
— Такая досада с этими неполадками на линии, — произнесла она теперь уже на безукоризненном английском языке, но тут же подумала, что она не слишком любезна с этим приветливо улыбающимся человеком приятной наружности. — Но иногда ошибки центральной станции можно простить. Конечно, всё зависит от терпения и вежливости, проявляемых другой пострадавшей стороной, — произнесла она.
Эта попытка смягчить свой резкий тон в начале разговора не осталась незамеченной Ральфом. Он поклонился ей в знак признательности.
Незнакомка приблизилась к своему экрану и с любопытством взглянула на открывшуюся перед её взором лабораторию — одну из лучших в мире.
— Какое странное помещение! Что это? Где вы находитесь?
— В Нью-Йорке, — растягивая слова, ответил Ральф.
— Это очень далеко отсюда, — сказала она весело. — А вы можете угадать откуда я говорю?
— Пожалуй, я могу это сделать довольно точно, — ответил Ральф. — Во-первых, прежде чем я включил аппарат для перевода, вы говорили по-французски, так что надо полагать, что вы француженка. Во-вторых, в вашей комнате горит лампа, а в Нью-Йорке сейчас только четыре часа пополудни. Вы в вечернем платье… У вас, очевидно, уже вечер, а так как часы на вашем камине показывают девять, я могу заключить, что вы находитесь во Франции, поскольку нью-йоркское время опережает французское на пять часов.
— Остроумно, но не совсем верно. Я не француженка и живу не во Франции, а в западной Швейцарии — в своей родной стране. Вы, должно быть, знаете, что швейцарское время почти совпадает с французским.
И они оба засмеялись.
— Ваше лицо кажется мне знакомым, как будто я где-то вас видела, — внезапно прозвучали её слова.
— Вполне возможно, — смущаясь, проговорил Ральф. — Вы, вероятно, видели мою фотографию.
— До чего я недогадлива! — воскликнула она. — Как же я вас не узнала сразу!.. Ведь вы знаменитый американский изобретатель Ральф 124С 41+.
Учёный улыбнулся, а девушка продолжала:
— Ваша работа, несомненно, очень интересна. Как мне повезло, что я с вами познакомилась так необычно! Подумать только — знаменитый Ральф 124С 41+, который всегда избегает общества!..
И после минутного колебания она вдруг решительно произнесла:
— Вы, может быть, не сочтёте меня нескромной, если я попрошу у вас автограф?
К своему удивлению, Ральф заметил, что ему понравилась эта просьба. Обычно он отвечал женщинам — охотницам за автографами вежливым отказом.
— С удовольствием, — сказал он. — Но мне хотелось бы, однако, узнать, кому я его даю.
— Вот как, — с некоторым смущением сказала она. — А для чего вам это нужно?
— Для того, — ответил Ральф со смелостью, удивившей его самого, — чтобы мне не пришлось потом разыскивать вас по всей Швейцарии.
— Хорошо… В таком случае, — проговорила она, краснея, — я, очевидно, должна назвать себя. Я Элис 212В 423 из Венталпа, в Швейцарии.
Ральф прикрепил к своему телефоту телеавтограф, девушка сделала то же у себя. Когда оба прибора были соединены, Ральф написал своё имя и увидел, как его подпись тут же появилась на аппарате в Швейцарии.
— Я вам от души благодарна! — воскликнула Элис. — Как я горда, что получила ваш автограф! Ведь насколько я знаю, вы впервые дарите его девушке, не так ли?
— Вы совершенно правы, и должен признаться, что мне доставляет огромное удовольствие преподнести его вам.
— Как чудесно, — восторженно продолжала она, разглядывая автограф. — Мне ещё никогда не приходилось видеть подлинной подписи с плюсом… Просто невероятно, что я вдруг сделалась обладательницей автографа одного из десяти…
Благоговение и восторг светились в её тёмных глазах. Ральф был немного смущён. Она почувствовала это и попыталась как-то оправдаться.
— С моей стороны просто бессовестно отнимать у вас время, — заговорила она снова. — Но видите ли, последние пять дней мне не с кем было словом перемолвиться и теперь до смерти хочется отвести душу.
— Продолжайте, пожалуйста, я слушаю вас с удовольствием. Почему вы были одни?
— Дело в том, — объяснила она, — что мы с отцом живём в горах, и вот уже пять дней, как здесь разыгралась такая метель, что нашу виллу буквально засыпало снегом. И ни один воздухолёт не смог приблизиться к ней. Такого мне ещё никогда не приходилось видеть. Неделю тому назад отец с моим братом отправились в Париж, рассчитывая в тот же день вернуться, но в пути произошла авария, во время которой брат повредил себе коленную чашечку. Это заставило их задержаться вблизи Парижа, где они приземлились, а здесь между тем началась метель. Телесвязь нарушилась — где-то в долине произошёл обвал, и первый, с кем меня соединили за эти пять дней, были вы. Никак не пойму, как это центральная соединила меня с Нью-Йорком. Прямо загадка!
— В самом деле удивительно. А как ваше радио?
— Обе мачты — силовая и передаточная — были сорваны одновременно, и я осталась без каких-либо средств связи. Затем мне удалось кое-как временно укрепить лёгкую магниевую силовую мачту; я вызвала телепередаточную станцию и просила снова направить сюда энергию, как вдруг оказалась соединённой с вами.
— Я так и подумал, что произошла какая-то авария, когда увидел в вашей комнате устаревшую лучевую лампу, но не вполне уяснил себе, в чём дело. Вы лучше испробуйте энергию сейчас — полагаю, что они уже успели её направить. Во всяком случае, люминор должен работать. — Вы, по всей вероятности, правы, — ответила Элис и тут же громко и отчётливо скомандовала: — Люкс!
Чувствительный механизм детектофона люминора тотчас отозвался на её приказание: комната мгновенно наполнилась чудесным розовато-белым светом, исходящим от тонкого провода, протянутого под белым потолком вдоль четырёх стен помещения.
Однако свет показался ей слишком сильным, и Элис скомандовала:
— Убавь свет!
Механизм сработал и на этот раз: холодное световое излучение проводов люминора ослабело, и комната погрузилась в приятный нежно-розовый свет.
— Теперь лучше, — улыбнулась девушка. — И калориферы отопления стали нагреваться. Ведь я до костей промёрзла; подумайте, — пять дней без отопления! Право, я иногда завидую нашим предкам, которые, насколько я знаю, согревали свои жилища печами, сжигая в них куски странного чёрного камня
