Почти все места на берегу фьорда, пригодные для стоянки, были заняты кораблями, в каждом жилище, богатом и бедном, имелись постояльцы. Свадьбу предполагалось праздновать три дня, и многие из тех, кто со всего восточного берега собрался в войско, хотели поприсутствовать на ней, чтобы потом рассказывать своим домочадцам, чем же все кончилось. Все землянки на Поле Тинга были покрыты, даже корабли, вытащенные на берег, пестрели разноцветными шатрами на носах и тоже служили жилищами. Война везде производит опустошения, но население Хравнефьорда из-за нее резко выросло. Такое уж это было счастливое место!
В ожидании свадьбы в доме хёвдинга людям было о чем поговорить. Возвращаясь, дружины видели с кораблей красный щит, лежавший на одном из камней, который торчал из воды всего на несколько локтей. Рассказ Сторвальда получил подтверждение – хотя бы в той части, которая касалась Вальгарда и колдуньи в облике вороны. Волны мешали подойти близко, но все же Рамбьёрн сын Хринга подвел своего «Остроухого» к камню и с тремя парнями выбрался на него, окунувшись в море и совсем промокнув. Увы, напрасно! Как ни пытались они поднять щит, все по очереди и сразу вчетвером, он не сдвинулся с места ни на волос, точно прирос к камню. Над ними смеялись, поговаривая, что поход отнял у них все силы.
– Значит, щит ждет своего хозяина, – сказала фру Мальгерд, услышав об этом. – Я думаю, это знак. Когда Хравнефьорду опять придется трудно, Вальгард выйдет из моря и возьмет свой щит. А на что он способен, все теперь знают!
– Выходит, Хравнефьорд обзавелся новым сказанием! – смеялся Сторвальд Скальд. – Только пусть меня не забудут! Какое-нибудь хорошее прозвище, пожалуйста! Плывущий-В-Щите, что-нибудь в этом роде!
Только Атла не веселилась, слушая этот рассказ. Узнав о гибели Вальгарда, она сначала помолчала, только лицо ее побледнело, а потом вдруг разрыдалась, и никто из женщин не мог ее успокоить. Он погиб, он покинул ее, последний, в ком для нее жила старая и несчастливая усадьба Перекресток. За прошедшие месяцы Атла свыклась с мыслью, что старого не вернуть, но обрыв последней нити причинил ей неожиданно сильную боль. До последней возможности мы прижимаем к груди осколки утраченного и надеемся, что из них, как из семечка, снова вырастет погибшее дерево во всей красе и мощи. Пусть эти здешние тешат себя сказаниями: для Атлы Вальгард никогда не станет морским великаном. Для нее он останется человеком, которого она любила просто потому, что ближе у нее не было никого на свете.
– Да разве бы я знал… – озадаченно и невнятно бормотал Равнир. – Да если бы я знал, что она правда… Разве бы я стал с ней так шутить про него?
Фру Мальгерд двинула бровями. Если бы знать чужую душу – как проще и как сложнее стала бы жизнь!
Зато Гудмод Горячий и сейчас не отстал от соперника-хёвдинга: в его доме тоже готовилась свадьба. Когда Брендольв наконец вернулся домой, навстречу ему быстрее всех бросилась Мальфрид и повисла на шее так прочно, что оторвать ее не смог бы никто.
– Ты уже знаешь? Знаешь? – восторженно восклицала она. – Как жаль, что тебя тут не было, когда пришла эта новость! Мой родич Гримкель стал конунгом! Он теперь конунг Запада и Юга! Я же тебе говорила, что со мной ты станешь родичем конунга? Помнишь, говорила! Ты рад? Правда ведь, ты рад?
Брендольв устало улыбался и не спорил. Когда тебе кто-то бросается на шею и настойчиво желает составить твое счастье, это, что ни говори, приятно. Ну, не вышло так, как хотелось. Один раз не вышло, два раза не вышло. Но душа человеческая переменчива, как огонь, и она умеет приспосабливаться. А это умение позволяет если и не всегда быть счастливым, то хотя бы не стать совсем несчастным. А больше, чем молчаливое согласие, Мальфрид и не требовала.
Гудмод был доволен: он тоже будет родичем конунга, не хуже, чем Хельги хёвдинг! А сама Мальфрид – девица видная, и приданое привезла неплохое. Так что еще посмотрим, кому будет больше чести в Хравнефьорде. Правда, в Тингваль еще эту девочку привезут, внучку Хильмира конунга… Но она когда еще вырастет!
Женщины в усадьбе хёвдинга сбивались с ног, но Хельга почти не участвовала в подготовке своей собственной свадьбы. Она было пыталась чем-то помогать, но у нее все валилось из рук, и ее ласково спроваживали прочь.
– Иди, иди! – приговаривали женщины. – Погуляй. Скоро тебе придется много возиться с хозяйством – у Хильмира конунга такое большое хозяйство! А если твой муж решит поселиться отдельно, то тебе придется еще и самой обо всем думать. Иди, погуляй пока. Попрощайся…
При этом многие женщины всхлипывали и утирали глаза краем передника или рукавом. Сольвёр ходила по дому с распухшим от слез лицом и непрерывно плакала. Она хотела поехать с Хельгой за море, очень хотела! Но три дня назад один молодой слэтт (не слишком красивый, но умный, учтивый, хорошего рода!) посватался к Хлодвейг дочери Хринга. Он с детства обожал саги о Хельги Убийце Хундинга и пришел в восторг от знакомства с Хрингом Тощим, потомком древнего героя. Свадьба Хлодвейг была назначена на Середину Лета, а Равнир, поскольку сама судьба сделала выбор, которого он сам уже года два сделать не мог, посватался к Сольвёр. А отпустить за море еще и Равнира Хельги хёвдинг отказался – нет, это слишком. Это будет уже не Тингваль!
– Любого из вас жалко отдать! – ответила фру Мальгерд, когда с ней заговорили об этом. – Конечно, свободный человек вправе выбирать, но… Это и есть хороший дом – когда любого, кого ни отними, будет не хватать.
– Не надо, оставайся, – уговаривала Сольвёр и сама Хельга. – Скоро туда приедет Хлодвейг, мне будет не так грустно. Лучше уж я сразу буду привыкать к слэттам.
Фру Мальгерд кивала, не прибавляя ни слова. Против боли неизбежной разлуки вся житейская мудрость не может помочь.
Не сговариваясь, Даг и Хельга в эти дни держались подальше друг от друга, заранее привыкая жить по отдельности.
– Я пришлю тебе взамен другую! – утешал Дага Хеймир. – Наша Сванни – хорошенькая девочка, бойкая и любопытная. Наверное, Хельга в ее возрасте была такая же. Она тебе понравится, с ней будет не так скучно. Уже скоро – к Середине Лета – Хедфин Острога приедет сюда жениться на дочери Хринга, он-то и привезет к вам Сванни. А там как получится… Если все хорошо сложится, если ты захочешь, чтобы она осталась у вас навсегда, то я не буду возражать!
В последний день перед свадьбой Хельга отправилась прогуляться к Вершине. Вот здесь она стояла когда-то зимним вечером, смотрела на фьорд и думала… Своей судьбы никто не знает – может быть, она видит эти берега, эти горы, эти леса на бурых каменистых склонах в последний раз.
Меж камней журчал ручеек. Он не спал всю зиму, сохраняя вокруг себя кружок свободной от снега земли размером с маленький щит и даже клочки свежей травы. Сейчас снега давно уже нет, ручеек деловито пробирается между валунами, скользит по пестрому зернистому песку, колышет весенние травы, торопится к морю. Над ним стоит высокий молодой ясень, покрытый свежими гладкими листочками. Хельга помнила его совсем маленьким, но за двенадцать лет он поднялся высоко, обогнал рябины, орешник, что обступили его с боков, и вырвался верхушкой выше всех, первый на пути к свету. Ветер слегка колыхал его ветки, точно руки, протянутые навстречу богам.
Хельга встала напротив ясеня, подняла руки вверх, повернулась лицом к солнцу, закрыла глаза. Мягкое тепло весеннего солнца ласкало ее щеки, глаза превратились в два маленьких золотистых солнышка. Ветерок играл прядями ее волос, овевал потоками свежего тепла, и Хельга на самом деле ощущала, что растет, как дерево, корнями уходящее в глубины земли, а ветвями стремящееся к свету небес.
И ей виделась исполинская крона Мирового Ясеня, жемчужное облако светлой росы, и сама она, как маленький ясень возле большого, будет зеленеть вечно, вечно…
Кто-то подошел к ней сзади, и Хельга обернулась. Конечно, это был Хеймир. В последние дни он следил за ней с сочувствием и беспокойством: он понимал, как тяжело ей расставаться с домом и родным берегом, и боялся, что она все же передумает. Ведь он сам предложил ей свободу выбора.
Хельга опустила руки, вспомнила, что она – человек, и улыбнулась Хеймиру.
– Ты видела его? – спросил он.
– Нет. – Хельга качнула головой. – Он больше не придет. Я никогда его не увижу.
