внешность.
Свидетельница.
Она была низенькой и плотной, как говорят, коренастой. Не знаю, что еще вы хотите знать.
Прокурор.
Была ли она хороша собой?
Свидетельница.
О, ни в коем разе! Он была сущей дурнушкой, с надутыми щеками, отвисшей челюстью и кожей как у рябухи.
Председательствующий.
Что это значит, миссис Эрскот? Как, говорите, она выглядела?
Свидетельница.
Прошу прощения, Ваша Честь, но я сама слышала, как сквайр Мартин говаривал, что она смахивает лицом на рябуху, и это правда.
Председательствующий.
Какая еще рябуха? Господин прокурор, вы можете объяснить, о чем речь?
Прокурор.
Как я понимаю, ваше честь, в тех краях так называют жабу.
Председательствующий.
А, жабу… продолжайте.
Прокурор.
Расскажите присяжным, что произошло между вами и подсудимым в мае прошлого года.
Свидетельница.
Стало быть, сэр, это было часов в девять, в тот самый вечер, после которого Энн пропала. Погода стояла гадкая, я хлопотала по хозяйству, а в доме не было никого, кроме Томаса Снелла. Тут заглянул сквайр Мартин: он попросил чего-нибудь выпить, а я, в шутку, чтобы его, значит, развеселить, возьми и скажи: «Гляжу сэр, вы все ищете свою милашку». Сквайр, однако же, рассердился, прикрикнул на меня и велел впредь не говорить подобного вздора. Я этому удивилась, потому как мы завсегда подшучивали насчет нее с ним вместе.
Председательствующий.
Насчет кого это «нее»?
Свидетельница.
Насчет Энн Кларк, Ваша Честь. А про его обручение с благородной девицей я тогда ничего не слышала, иначе не стала бы над ним подтрунивать. Но когда он меня выбранил, как мне думалось, ни за что ни про что, я хоть и смолчала, но, думая подколоть его, принялась напевать себе под нос ту самую песенку, под которую они с Энн впервые сплясали. Ту самую, которую — я это часто слышала — и сам сквайр Мартин частенько распевал, проезжая по улице: «Погуляешь ли, красотка, потолкуешь ли со мной?» Потом, нынче уж не упомню зачем, я направилась на кухню, напевая еще громче, и тут мне почудилось будто снаружи кто-то подпевает. Оно, конечно, дул сильный ветер и всякое могло послышаться, но я смолкла и ясно услышала куплет: «Да, мой милый, погуляю, потолкую я с тобой». И голос был ни кого другого, а Энн Кларк.
Прокурор.
Как вы узнали ее голос?
Свидетельница.
Тут мудрено было ошибиться, потому как голос у бедняжки был противный и визгливый, особливо когда она пыталась петь. А подделаться по него никому в деревне не удавалось, хотя многие шутки ради пробовали. Так вот, услышавши ее, я обрадовалась, потому что Энн уже начали искать и за нее беспокоились. Она ведь была хоть и дурочка, но безобидная и покладистая. «Вернулось дитя, вот и слава Богу», сказала я себе, поспешила ко входу, а пробегая мимо, сказала сквайру Мартину: «Сэр, милашка-то ваша никак воротилась. Позвать ее сюда?». У меня на уме было поскорее открыть дверь, но тут сквайр Мартин — мне аж показалось, что он ополоумел — схватил меня и стал кричать: «Стой, женщина! Ради бога не надо!» и много еще всякого, а сам так и трясся, ровно припадочный. Я, конечно же, рассердилась: «Вы — говорю ему — никак и не рады, что бедное дитя нашлось?» Пришлось мне кликнуть Томаса Снелла и сказать, что раз меня сквайр Мартин не пускает, пусть он отопрет да кликнет ей войти. Он и отворил, но тут в дверь ворвался порыв ветра и задул две свечи — у нас там только две и горело, — и сквайр меня наконец выпустил: он отпрянул и вроде даже свалился на пол. Так или иначе, пару минут, пока я шарила да искала огниво, мы оставались в кромешной тьме, и в это время мне показалось будто кто-то прошел по полу, а потом дверца нашего большого буфета открылась и снова закрылась. А когда я зажгла свет, то увидела, что сквайр Мартин побелел, весь в поту, ровно очнулся от обморока, и руки у него свисают как плети, и уж собралась было ему помочь, но тут приметила, что дверца буфета закрыта неплотно и оттуда высовывается вроде как краешек платья. Мне подумалось, что, покуда было темно, кого-то могло угораздить прошмыгнуть и спрятаться в буфете. Подошла я поближе, гляжу и точно: дверцей зажаты краешек черного плаща, а под ним краешек коричневого платья, и тот и другой снизу, словно внутри кто-то спрятался, присевши на корточки.
Прокурор.
Итак, за что вы приняли увиденный уголок материи?
Свидетельница.
За женское платье.
Прокурор.
Могли ли вы предположить, кому оно могло принадлежать? Иными словами, знали ли вы особу, носившую такое платье?
Свидетельница. Я
видела лишь краешек, сэр, кусочек самой обычной материи. Многие в нашем приходе шили платья из такой ткани.
Прокурор.
Походило ли оно на платье Энн Кларк?
Свидетельница.
Энн носила похожее, но присягнуть, что это было ее платье, я не могу.
Прокурор.
Заметили ли вы что-либо еще?
Свидетельница.
Материя, совершенно точно, была намокшей, что по такой погоде и не диво.
Председательствующий.
Вы пробовали его на ощупь?
Свидетельница.
Нет, Ваша Честь. Мне не хотелось к нему притрагиваться.
Председательствующий.
Вот как? Неужто вы такая неженка, что боитесь прикоснуться к мокрому платью?
Свидетельница.
По правде сказать, Ваша честь, у него, не знаю уж почему, был больно гадкий вид.
Председательствующий.
Хорошо, продолжайте.
Свидетельница.
Тогда я снова подозвала Томаса Снелла и попросила его встать рядом со мной, а как я открою дверцу буфета, тут же сцапать ту женщину, которая там спряталась. Мне хотелось узнать, кто она и чего ей надо. Но как только сквайр Мартин услышал мои слова, он завопил и выбежал на улицу, в темень. Тут дверца буфета стала открываться, а я, верно с перепугу, попыталась ее удержать. Томас Снелл пришел мне на помощь, только у нас и вдвоем ничего не вышло. Дверь распахнулась с такой силой, что мы повалились на пол.
Председательствующий.
Ну и кто же оттуда выскочил? Крыса?
Свидетельница.
Кто это или что, Ваша Честь, сказать не берусь, но оно было много больше крысы. Прошмыгнуло быстренько по полу, да и за дверь.
Председательствующий.
Но все-таки? Был ли это человек?
Свидетельница.
Ваша Честь, я ей-богу не могу сказать, что это было: что-то невысокое и темного цвета. Мы с Томасом Снеллом, что уж греха таить, основательно струхнули, но все же бросились за ним вдогонку, к распахнутой двери. И наружу выглянули, да только в темноте ничего не углядели.
Председательствующий.
А разве на полу не осталось следов? У вас какие полы?
Свидетельница.
Плитняк, Ваша Честь,
