только посмел появиться в моем доме!» А еще заявила, что отец не имел права давать мне ее адрес. Она дико разъярилась, орала как бешеная… Вот такие дела.
– Гм, понятно, обычная история, – пробормотал Ясуда. – Все равно, я никак не пойму, зачем ты мне это рассказал.
– Видите ли, я тогда тоже взбесился. Хлопнул дверью и был таков. Ни слова ей не ответил. Просто смылся.
– Ха, похоже, тебе нравится спасаться бегством. Но ведь ничего страшного не произошло, верно?
– Я вернулся в Токио и стал часто ходить в кино. Так и попал на фильм «Мать, которую я когда-то знал». Сидел один в темноте и смотрел. Но до конца досмотреть не смог: нервы сдали. Пришлось уйти.
– Ты, наверное, плакал.
– Нет, я был слишком несчастен, чтобы лить слезы. Просто встал и вышел из зала.
Надолго воцарилась тишина. Наконец Ясуда нарушил молчание:
– Знаешь, и у меня есть одна история. Рассказать?
– Да, да, пожалуйста! Ваша матушка тоже была служанкой?
– Нет, конечно нет! Гм, я сам отличился… Очень рано стал отцом.
– Да ну?
– Представь себе. Обрюхатил одну официантку, когда еще в школе учился. Мой старик все узнал и не позволил мне даже взглянуть на малыша, когда он родился. Вообще-то я повел себя как настоящий сопляк. Размазня! Позволил старшему брату уладить все неприятности. Он отдал ребенка чужим людям на воспитание – за деньги, разумеется, – а позже позаботился о том, чтобы мальчик получил нормальное образование. Братец держал все в тайне. Я понятия не имел, что стало с ребенком. Когда я закончил школу, мой старик подыскал мне работу в провинции. Я вынужден был покинуть Токио.
– А у вашего брата были дети?
– Тогда не было, своими он только недавно обзавелся. Долгие годы он присматривал за моим ребенком, и это продолжалось до самой смерти нашего отца. Все это время мальчишка жил на стороне. Когда мой старик дал дуба, брат привел пацана к нам в дом и объявил, что это мой ребенок. Но он заставил меня поклясться, что официально я никогда не признаю сына.
– А потом вы небось женились…
– Ага, точно. А сын-то мой, между прочим, был славным пареньком, шустрым, башковитым. Он был в тысячу раз лучше детишек моего брата.
– Сколько ему сейчас?
– Шестнадцать. Он добровольцем поступил в юношеское подразделение военно-воздушных сил.
– Правда?!
– В марте, как раз перед отправкой за океан, я съездил к нему в лагерь. Н-да, забавно… Мне даже в голову не пришло пожелать ему удачи или еще там чего-нибудь… А когда я уже уходил, пацан мне и говорит: «Берегите себя, отец».
– По-моему, вы плохой отец! – раскипятился вдруг солдатик. – Никудышный!
– Ну что ж… Теперь уже ничего нельзя изменить. В любом случае у него неплохо все складывается. Добровольцем пошел в армию. И насколько я знаю, сейчас летает где-то там, в небесах… Учитывая обстоятельства его рождения, я иногда думаю, уж лучше бы…
– Нет, молчите! Не надо! Я знаю, что вы собирались сказать. Лучше бы его убили, да? Вы не имеете права так говорить. Вы ужасный, жестокий человек! Когда-нибудь вы будете за это наказаны.
– Ты абсолютно прав! Наказание не за горами. Я сдохну как собака… прямо здесь, на этом грязном острове.
Послышались сдавленные рыдания.
– Пожалуйста, не плачь, – попросил Ясуда. – Я ведь ничего уже не могу сделать, правда?
– Знаю, но, когда я слышу о таких родителях, как вы, начинаю понимать, почему моя жизнь не заладилась. Папаша с мамашей, наверное, тоже думали, что было бы лучше, если б я умер.
– Одно не всегда следует из другого, – буркнул Ясуда. – И прошу тебя, перестань хныкать! Ты здесь не единственный, кого поджидает смерть.
– Вы ужасный, отвратительный человек!
– Если, по-твоему, я так ужасен, то чего ты тут сидишь? Катись отсюда! – решительно отрезал Ясуда. Чуть позже он тихо пробормотал: – Да, так оно, наверное, все и произойдет… На этом острове мы найдем свою смерть – я и мой сын.
В темноте раздался протяжный вздох. Я содрогнулся. Никогда не слышал, чтобы кто-то вздыхал с таким безудержным отчаянием, такой неизбывной тоской и скорбью. Откуда возник этот низкий звук, какое существо исторгло его из глубин своей истерзанной плоти, я не знал.
– Эй, парень, – снова подал голос Ясуда, – держись-ка ты рядом со мной. Я позабочусь о том, чтобы у тебя все было в порядке.
– Вы действительно этого хотите, отец? Но…
– Чего еще?
– Вы пугаете меня, честное слово!
– Послушай, парень, мы с тобой должны помочь друг другу. Но учти, тебе придется потрудиться. Завтра утром мы оба отправимся в госпиталь и выясним, нельзя ли там подработать. Ну, например, воды принести, котелки вымыть, нам ведь подойдет любая халтура. Им придется выдать каждому из нас по картошке, если мы будем пахать целый день. Понимаешь?
– Да, конечно… Но… разве я смогу сделать что-нибудь полезное с бери-бери?
– Ясное дело, сможешь, болван несчастный, – возмутился Ясуда. – Нет никакой разницы, какое задание ты будешь выполнять. Ты должен что-нибудь делать!
Они перешли на шепот. А я снова лег на траву и предался размышлениям. Внезапно я осознал всю нелепость и комичность сложившейся ситуации. Два солдата разгромленной армии превратились в героев мелодрамы: циничный соблазнитель официанток взял под свое крылышко трусливого, безвольного парня, внебрачного сына служанки. Трагическое всегда идет рядом со смешным и абсурдным. Интересно, думал я, что произойдет в ближайшие недели или месяцы с этой парой изгоев, которые мгновенно вжились в свои роли отца и сына? Ведь трудности будут только нарастать…
По странному стечению обстоятельств мне суждено было узнать развязку этой невероятной истории. Но случилось это намного позже…
Я попытался уснуть, только сон не шел. События минувшего дня будоражили сознание. Перед моим внутренним взором вспыхивали и медленно таяли образы: влажные лоснящиеся губы командира взвода, влепившего мне оплеуху, узкие щелочки глаз интенданта, испуганные лица моих соседей по лесной опушке. Видения эти скользили, словно кадры по экрану. Память подсовывала новые и новые эпизоды, но каких-то особенных чувств я не испытывал. Бесстрастное, отстраненное восприятие собственной жизни? Без всякого сомнения, это было идеальным состоянием души для человека, попавшего в такую дикую передрягу.
А потом появились другие картины: огни на равнине. Мой одурманенный усталостью мозг прокручивал сцену за сценой. Я видел знойное, словно прокопченное небо, серебряную ленту реки и за ней – мерцающие огни костров. Дым поднимался с одинаковыми интервалами, точно пар из трубы допотопного паровоза. От вершины холма белесая струйка тянулась вверх до определенной высоты, а потом вдруг ломалась несколько раз, рисуя в воздухе огромный крючок. Загнутый конец дымной полоски дрожал, как стрелка компаса.
Страха я не чувствовал. Я знал, что вижу эти образы в полудреме. Вскоре я уснул.
Глубокой ночью меня разбудили странные звуки. Шум раздавался в одном из зданий госпиталя. Спросонок мне почудилось, будто кто-то мокрой тряпкой хлещет по стене. Не сразу я сообразил, что же там происходит на самом деле. Это пощечины и подзатыльники сыпались на чью-то голову. Внезапно двери служебного помещения распахнулись настежь, и на улицу полился мерцающий свет свечей. Спотыкаясь, из дому вышел человек. На его лбу горела красная ссадина.
Так-так, видимо, Картофляй пытался стащить еду, но был пойман за руку. Наказание последовало незамедлительно.
«Наверное, нас всех завтра отсюда шуганут», – подумал я и снова заснул.
Глава 7
