людей; вместе они пересекли улицу и разошлись каждый в свою сторону, но к ней кто-то пристроился. С минуту она шла, не поднимая глаз, мрачно уставившись под ноги, и зуб у нее горел; потом посмотрела вокруг, но синего костюма не заметила.
В клинику, где принимал ее врач, она пришла по — прежнему ранним утром. Двери проворно распахнул свежевыбритый, тщательно причесанный швейцар; к пяти часам он сникнет, прическа слегка растреплется. Она прошла внутрь — свершилось, она добралась до места, вот цель и конец пути.
В приемной сидела за столом сестра во всем белом, чистом; она сразу отметила опухшую щеку, усталые плечи:
— Бедная, видно, помучились.
— У меня болит зуб.
Сестра улыбнулась, как бы не исключая возможности, что в один прекрасный день ей скажут: «У меня болит нога». Поднялась и засияла белизной — медицински стерильное солнышко:
— Проходите сразу к доктору. Ждать не придется.
На подголовнике кресла, на круглом белом столике, на бормашине, склонившей гладкую хромированную головку, тоже лежало солнце. Доктор улыбнулся великодушно, как сестра: не зубы ли средоточие всех человеческих недугов — и каждый излечим, стоит только прийти вовремя.
— Карточку я сейчас принесу, — быстро сказала сестра. — Решили больную сразу к вам.
Сделали рентген, и злобный глаз камеры, казалось, пронзил ее насквозь и, ни на чем не задержавшись, сфотографировал за ее спиной гвозди в стене, запонки доктора, мелкие хрупкие косточки инструментов.
— Удалять, — разочарованно бросил доктор.
— Да, доктор, — откликнулась сестра. — Я сейчас же позвоню.
Зуб безошибочно привел ее именно сюда, и здесь, очевидно, только его и признают. Фотографируют отдельно от нее, изучают, описывают; он как бы драгоценный пассажир, и его надлежит ублажать, а сама она — безликое средство передвижения, только этим и интересная доктору и сестре; спорое и умелое участие выказывается ей только как вместилищу собственного зуба. Доктор протянул листок бумаги с изображением челюсти; больной зуб помечен черным, а сверху приписано: «Нижний коренной, удалить».
— Возьмите листок и сейчас же идите к хирургу, вот карточка с адресом. Там вами займутся.
— Что со мной сделают? — спросила она, а хотела: «Я выживу?» и «Глубоки ли корни?».
— То, что нужно было давным-давно, — нетерпеливо ответил доктор и отвернулся. — Удалят вам зуб.
Задерживаю его, подумала она, надоела со своим зубом. Встала с кресла:
— Благодарю вас. До свидания.
— До свидания, — в последнюю секунду он улыбнулся, показал ровный ряд белых, безукоризненно ухоженных зубов.
— Как себя чувствуете? Очень болит? — спросила сестра.
— Нет, ничего.
— Хотите, дам кодеину. Сейчас, конечно, лучше обождать, но если боль действительно сильная, я, пожалуй, дам.
— Не надо, — отказалась она и вспомнила свой пузырек с кодеином на столике неведомого ресторана. — Не надо, не так уж и болит.
— Тогда счастливо, — попрощалась сестра.
Она спустилась по лестнице, миновала швейцара; за пятнадцать минут, что она провела наверху, он слегка поистратил утренней свежести, поклонился уже чуть менее почтительно.
— Такси? — предложил он, и она, вспомнив автобус и Двадцать третью улицу, согласилась.
Вскоре швейцар вернулся к дверям и указал на такси таким поклоном, словно совершил чудо, и тут ей как будто махнули из толпы с той стороны улицы.
Она прочитала адрес на выданной доктором карточке, старательно повторила его шоферу. Карточка и листок с надписью «Нижний коренной» и ясно обозначенным зубом так и остались у нее в руках, а сама она сидела недвижно, прикрыв глаза. Видимо, снова уснула, потому что машина внезапно остановилась, шофер повернулся, открыл дверцу:
— Приехали, мадам, — он смотрел с любопытством.
— Мне сейчас будут зуб вырывать, — сказала она.
— Боже, — сказал шофер. Она расплатилась, он захлопнул дверцу. — Счастливо.
Подъезд причудливого здания с двух сторон охранялся лепными медицинскими символами, здешний швейцар выглядел тоже вполне по-медицински: наверное, консультацию можно получить прямо у него. Она прошла мимо, вперед, и для нее открылись двери лифта. Войдя, она показала лифтеру карточку, и тот определил:
— Седьмой этаж.
Пришлось потесниться — сестра вкатила в лифт старушку в кресле на колесах. Старушкины колени покрывал плед, сидела она покойно, мирно.
— Сегодня прекрасная погода, — обратилась она к лифтеру.
— Да, солнышко пригревает, — отозвался тот, и она откинулась в кресле. Сестра поправила плед у нее на коленях и сказала:
— А волноваться мы не будем.
— Никто и не волнуется, — проворчала старушка.
На четвертом этаже они вышли. Лифт снова пополз вверх, потом лифтер сказал:
— Седьмой. — Они остановились, и открылись двери. — Прямо по коридору и налево.
По обе стороны коридора — закрытые двери: «Хирургическое отделение», «Ординаторская», «Рентген». Одна — «Для дам» — показалась неопасна, дружелюбна и как-то более, чем прочие, понятна. Повернув налево, она обнаружила дверь с той же фамилией, что и на карточке, отворила, вошла. За стеклянным, почти банковским, окошком сидит сестра, в приемной пальмы в кадках по углам, свежие журналы, удобные кресла.
— Слушаю, — сказала сестра из банковского окошка так, будто ' вы превысили докторский кредит, задолжали два зуба.
Она протянула в окошко листок, сестра посмотрела.
— А, нижний коренной. Нам звонили. Проходите, пожалуйста. Дверь налево.
«Да это же сейф!», — едва не вырвалось у нее, но она молча отворила дверь, вошла. Там встретила улыбкой другая сестра, повернулась, ожидая, что за ней последуют, и, очевидно, не сомневаясь в праве вести.
Еще раз сделали рентген, и сестра сказала другой:
— Нижний коренной.
— Проходите, пожалуйста, — пригласила другая.
И они пошли лабиринтами, переходами, казалось, к самому сердцу здания, и ее наконец завели в крошечную палату, где помещалась койка с подушкой, умывальник, стул.
— Подождите здесь, — сказала сестра. — И постарайтесь успокоиться.
— Наверное, я усну, — сказала она.
— Хорошо. Ждать недолго.
Ждала она, наверное, с час — дремала, просыпалась только, когда проходили мимо двери; заглядывала сестра, один раз предупредила: «Уже скоро». Потом вдруг появилась еще раз, теперь без радушной улыбки — деловитая, быстрая.
— Пойдемте, — и решительно вышла из палаты вновь в коридоры.
Затем — мгновенье, неразличимое мгновенье — и она уже сидит в кресле, под голову подложена салфетка, и под подбородком салфетка, сестра держит руку на плече.
— А больно будет? — спросила она.
— Нет, — улыбнулась сестра. — Вы и сами знаете, верно?
Вошел доктор, улыбнулся ей сверху, сказал: «Ну-с».
