щедрого лорда перед бедным просителем. А тут оказывается, щедрость и не нужна. Проблемы племянника Элеоноры, по-видимому, были здесь ни при чем: Генриху не нравилось, когда его великодушные жесты не удавались. К счастью, когда он еще не успел почувствовать неприязнь к Раймонду, Элеонора заговорила опять.
– И еще у него какие-то неприятности, Генрих. Заставь его рассказать тебе. Мне он не скажет!
Раймонд опять покраснел. Генрих сразу почувствовал себя лучше. Видимо, его помощь все же понадобится. Он улыбнулся сначала Раймонду, а затем жене:
– Очень хорошо, но если ты хочешь, чтобы он надлежащим образом был одет к обеду, я должен сейчас же отвести его к себе, не думаю, что приносить предметы мужского туалета в твои комнаты лучше, дорогая.
Элеонора со смехом согласилась, хотя и не хотела так быстро расставаться с Раймондом: ведь она еще даже не узнала все новости из Прованса. Чтобы успокоить ее, Генрих предложил отобедать всем вместе, втроем. Затем проводил Раймонда в свои апартаменты. Сев, король указал молодому рыцарю на стул и, пристально посмотрев на юношу, сказал:
– Ну?
– У меня нет никаких неприятностей, – ответил Раймонд. – Просто я приехал без слуг и багажа…
– Да? Но это весьма странно, – заметил Генрих. – Наверняка, это не самый удобный способ путешествовать. И слуг, и одежду раздобыть достаточно просто за деньги. Значит, у тебя нет и денег.
Генрих откинулся в кресле и усмехнулся, в его голубых глазах сверкали веселые искорки. Раймонд не решался заговорить, но затем поддался обаянию Генриха, которое не раз спасало короля от ненависти своих баронов, которых он изводил и мучил.
– Вы будете смеяться надо мной, – Раймонд вздохнул. – Я сбежал из дома.
Во время короткой паузы у Генриха мелькнула мысль, уж не ослышался ли он. Люди в двадцать лет не «сбегают: из дома», если не…
– Ты сбежал от брака, которого не хочешь? – Это было единственным, что Генрих мог придумать, но Раймонд отрицательно покачал головой.
– Моя мать не дает мне жить, – тяжело вздохнул он.
– Твоя мать? – Генрих замолчал, не решаясь спросить: «Желает твоей смерти?».
Генрих всегда страстно обожал свою мать. Но он не знал, что его любовь к ней была абсолютно безнадежной. Изабелла все правильно говорила и делала. Ее голос был нежным, объятия грациозными и наполненными ароматом духов. Но, тем не менее Изабелла не могла или не хотела любить, а Генрих, никогда не понимавший этого, чувствовал ее холодность. Поэтому он вздрогнул в ужасе от того, что любой человек с более нормальными родителями понимает сразу.
– Последний случай окончательно вывел меня из себя, – продолжал Раймонд, погруженный в свои переживания. – У одного из ее вассалов в Гасконии была какая-то идиотская жалоба, но, вместо того чтобы, как обычно, обратиться к королю он взялся за оружие.
– Это нормально для гасконцев, – горько заметил Генрих.
– Да, – согласился Раймонд, – все уже было организовано, и я мог хорошо проучить этого болвана, что было проще простого. Одна небольшая крепость и один глупец, бросивший вызов.
– Она не доверяет тебе? – сочувственно спросил Генрих.
– Доверяет мне? А что это такое? – разбушевался Раймонд. – «Надень плащ, уже слишком холодно, Рэй. Не выходи на солнце, там слишком жарко, Рэй. Этот конь совсем дикий, ты упадешь с него, Рэй».
Генрих уже понимал, что возмущало Раймонда, и не мог не улыбнуться, слушая разгорячившегося молодого человека. Но оставалась одна загадка, которую хотелось разгадать.
– Понятно, – сказал король, широко улыбаясь, – просто твоя мать слегка перебарщивает, беспокоясь о твоем здоровье и безопасности, но я не понимаю, как она могла запретить тебе сделать то, что приказал отец. Полагаю, что отец приказал тебе ехать в Гасконь?
– Да, – раздраженно ответил Раймонд. – Запретила – не то слово. Она плакала, она кричала, она хваталась за сердце, она не могла дышать… – заметив улыбку короля, он замолчал.
– Но твой отец…
– Что касается отца, то тот относится ко всему терпеливо. Я понимаю, он жил отдельно от нее в течение почти шести месяцев, когда меня отсылали на воспитание. Но… но он любит ее, и во всем остальном она хорошая жена.
Генрих кивнул головой в знак того, что все окончательно понял. Видимо, из-за холодности матери, сердечность и теплота жены сделали короля ее рабом. Элеонора, к счастью, была благоразумной женщиной, но, если бы она тоже начала плакать и причитать, Генрих вынужден был бы уступить.
– Я понимаю, в такой небольшой проблеме, как гасконская, твой отец уступил матери из-за любви к тебе. И все-таки… – Мысли Генриха смешались. Он тоже уступил бы Элеоноре, если бы она чего-то захотела. Но если бы она ничего не знала, то и не просила бы… – Почему твой отец рассказал ей об этом? Или ты сам все рассказал?
– Мы не настолько глупы, – ответил Раймонд. – Не знаю точно, как она узнала. Как только меня что- нибудь заинтересует, она каким-то образом об этом узнает. Полгода назад я хотел участвовать в турнире… просто в рыцарском турнире, так она трижды падала в обморок и плакала всю ночь, пока отец не приказал мне остаться дома. Я же говорю вам, она не дает мне жить.
Король сочувственно покачал головой. В детстве у него тоже бывали такие разочарования, хотя при нем всегда были опекуны, которые обращались с ним, как с величайшей драгоценностью, и следили за каждым вдохом и выдохом. Генриху, согретому воспоминаниями о своих собственных детских переживаниях, племянник жены нравился все больше и больше.
– Ну, хорошо, – сказал он, – теперь ты здесь, и никто не будет тебя удерживать ни от турниров, ни от военных действий, если таковые появятся и у тебя будет желание участвовать в них. Но, боюсь, это не продлится долго. Безусловно, Элеонора напишет домой, чтобы сообщить матери, что ты здесь, жив и здоров.
Раймонд хлопнул себя по лбу.
– Какой же я идиот, – простонал он – Если бы я сказал ей…
– Нет, – возразил Генрих, – она будет думать лишь о твоей матери, особенно если узнает, что та не представляет, где ты находишься. Даже если бы я смог обмануть Элеонору, что-нибудь выдумав, обязательно нашелся бы некто при дворе, кто написал бы какому-нибудь своему приятелю в Прованс, ну и так далее… Думаю, твоя мать пошлет для начала людей к твоему деду узнать, не у него ли ты.
– Да, – вздохнул Раймонд и пожал плечами. – Прекрасно, у меня, по крайней мере есть несколько недель.
Генрих, нахмурившись, думал о чем-то своем, не глядя на Раймонда. Затем медленно произнес:
– Если никто не узнает, что ты был здесь, и я скажу Элеоноре, чтобы она ничего не писала в Прованс, потому что хочу поручить тебе секретное дело… – король посмотрел на Раймонда. – У меня есть небольшая задача – незначительная такая проблема, но для ее решения мне нужен кто-то, по-настоящему надежный, преданный, которому можно доверять и которого еще не знают как моего человека.
– Я сделаю все, что смогу, и с радостью, – сразу согласился Раймонд.
Король широко улыбнулся, его взгляд потеплел.
– Но для этого тебе временно придется отказаться от своего титула и имени, – предупредил он.
Раймонд рассмеялся:
– Ничто не доставило бы мне большего удовольствия.
– У меня есть брат, как ты, должно быть, знаешь, – начал говорить Генрих, – я его нежно люблю, потому что это исключительный человек. Однако несколько лет назад я заметил, что Ричард иногда холоден со мной и критикует все, что я делаю, а что еще хуже – позволяет себе ругать меня в присутствии членов моего совета. Мы всегда были очень близки, и такое поведение ранило меня до глубины души. Я не могу поверить, что сам Ричард стал таким, но я не хочу верить и в то, что брат приблизил и полюбил того, кто не предан королю.
Раймонд был удивлен всем услышанным о Ричарде, графе Корнуолльском, но решил не выдавать своих чувств. Он ожидал, что после их разговора Генрих предложит ему проявить воинскую доблесть, и пообещал себе безоговорочно выполнить волю короля.
