— Вам нужен кто-то, чтоб вел хозяйство?
— Ты хочешь сказать, нужна ли мне экономка?
— Про экономку ничего не говорили. Сказано было, что нужен человек вести хозяйство — готовить вам, комнаты убирать. При мне как раз давеча в лавке был разговор. Пожилая леди в зеленой шляпке спрашивала матушку Хэммонд, нет ли у той кого на примете.
— Ах да, это миссис Поустуисл, я просил ее подыскать кого-нибудь для меня. А что, ты можешь порекомендовать? Может, тебя послал кто-то?
— Вам ведь не надо что-нибудь этакое готовить? Про вас сказали, мол, старикан непривередливый, дескать, хлопот немного.
— Хлопот? Нет... Ничего особенного мне не нужно... какую-нибудь почтенную, чистоплотную особу. Но почему же она не пришла сама? Кто она?
— А я разве вам не подхожу?
— То есть как? — не понял мистер Хоуп.
— Почему бы вам меня не взять? Я могу постели стелить, комнаты убирать... ну, еще что-нибудь по хозяйству. А уж к тому, чтоб готовить, у меня прямо природная склонность. Эмму спросите, она вам скажет. Ведь вам этакого ничего не нужно?
— Элизабет, — произнес мистер Хоуп, направляясь к камину, где взял кочергу и принялся ворошить поленья, — как ты полагаешь, это сон или явь?
Услышав обращение, Элизабет поднялась на задние лапки и, потянувшись, впилась коготками хозяину чуть выше колена. Материя брюк была тонка, и Питер Хоуп получил самый конкретный ответ на свой вопрос.
— Мне немало пришлось за разными людьми ухаживать, стараться ради них, — продолжало существо, именуемое Томми. — Чего ж мне ради себя не постараться?
— Золото мое... но мне бы прежде всего хотелось узнать, какого ты пола. Ты что, серьезно предлагаешь себя в экономки? — спросил мистер Хоуп, повернувшись спиной к огню и с высоты своего роста взирая на Томми.
— Я вам в самый раз подхожу, — не унимался пришелец. — С вас только кормежка и койка, ну и, к примеру, шестипенсовик в месяц. Я, как всякие, торговаться не буду.
— Не смеши меня, — сказал Питер Хоуп.
— Даже попробовать не хотите?
— Разумеется нет, это бред какой-то!
— Ну ладно. Дело ваше.
Грязная пятерня потянулась к столу и, вновь завладев счетом заведения Хэммонда, проделала всю процедуру, необходимую для упрятывания бумаги обратно от греха.
— Вот тебе шиллинг, — сказал мистер Хоуп.
— Вроде незачем, а все же спасибо.
— Пустяки! — сказал мистер Хоуп.
— Незачем, — повторило незнакомое существо. — Кто его знает, чем эта штука может потом для тебя обернуться.
— Ну что ж, — сказал мистер Хоуп, опуская монету в карман. — Нет так нет.
Существо поплелось к двери.
— Погоди! Погоди! — раздраженно проговорил мистер Хоуп.
Фигура замерла, взявшись рукой за дверь.
— Ты что, вернешься служить к Хэммонду?
— Нет. Я там не служу. Меня наняли только на пару недель, пока у них одна девушка болела. Но она вышла нынче утром.
— Кто твои родители?
На лице у Томми отразилось недоумение.
— Вы про что?
— Ну, с кем ты живешь?
— Ни с кем.
— Так что, за тобой некому присматривать... некому о тебе заботиться?
— Заботиться? Обо мне? Я не мимоза какая-нибудь!
— И куда же ты сейчас?
— Как куда? Вон.
Раздражение Питера Хоупа нарастало.
— Я спрашиваю, спать ты где будешь? Есть у тебя деньги, чтоб заплатить за ночлег?
— Ну есть кое-какая мелочь. Только у меня насчет переночевать особых претензий нету. Куда нам с вами тягаться. Если дождик не пойдет, поспим под открытым небом.
Элизабет пронзительно мяукнула.
— Так тебе и надо! — в сердцах отозвался Питер. — Миллион раз тебе говорил, не суйся под ноги, тогда никто тебе на лапу не наступит!
По правде говоря, Питера разбирала злость на самого себя. По совершенно, как ему представлялось, непонятной причине его мысли упорно возвращались к Илфордскому кладбищу, в потаенном уголке которого была погребена та хрупкая и нежная, чья грудь оказалась слишком слаба, чтоб вдыхать туманный лондонский воздух; а рядом с нею лежит в земле еще более крохотный, более хрупкий осколок человечества, нареченный Томасом в честь единственного стоящего из родственников — именем, достаточно обыденным, как Питер не раз себе говорил. Где ты, здравый смысл, какое отношение имеет усопший и погребенный Томми Хоуп к тому, что сейчас происходит? Все это чистейшие сантименты, а сантименты были крайне ненавистны Питеру Хоупу. Не он ли строчил бесчисленное множество статей, в которых изобличал пагубное влияние сантиментов на современников? Не он ли, всякий раз обнаруживая в пьесе или в книге, клеймил их? Однако время от времени сознание Питера Хоупа пронзало подозрение: а что, если, несмотря на все это, ему самому не чужда доля сентиментальности? Многое говорило за это. Наличие подобного страха бесило Питера Хоупа.
— Подожди меня здесь, я скоро вернусь, — буркнул он, хватая изумленное создание за шарф и вытягивая на середину комнаты. — Садись и не вздумай двигаться с места.
И Питер удалился, громко захлопнув за собою дверь.
— По-моему, он малость спятил, а? — заметил Томми, обращаясь к Элизабет, как только за дверью замерли шаги Питера.
Многие имели обыкновение обращаться к Элизабет. В ней было нечто, располагавшее к общению.
— Да чего там, видно, совсем заработался! — жизнерадостно заключил Томми, усевшись, как было предписано.
Прошло минут пять, а может, и десять. После чего появился Питер в сопровождении дородной, невозмутимого вида особы, которой — в том можно было не сомневаться, судя по ее виду, — чувство изумления органически не было свойственно.
Томми поднялся.
— Вот вам... сей объект, — пояснил Питер.
Миссис Поустуисл, сжав губы, слегка поправила прическу, приняв выражение незлобивого презрения, с каким обычно взирала на все каверзы человечества.
— Понятно, — сказала миссис Поустуисл. — Как же, помню, видала ее там... по крайней мере, тогда она явно выглядела девицей. Куда подевалась твоя одежда?
— Она была не моя, — пояснил Томми. — Мне миссис Хэммонд одолжила ее на время.
— А это, что ли, твое? — спросила миссис Поустуисл, указывая на синюю шелковую блузу.
— Ага.
— И с чем ты это носила?
— С трико. Только его давно уж нет.
— С чего это ты ушла из акробаток и нанялась к миссис Хэммонд?
— Так просто бы не ушла. Здорово грохнулась.
