то, что другие давно знают, чувствуют или, вполне возможно, тоже уже свойственным им способом высказали.
В этих записках читателю не следует искать некую социальную или другую философию, даже там, где нельзя было избежать обобщений. Моим намерением было с помощью обобщения создать портрет коммунистического мира, а не философствовать на его счет.
Наиболее адекватным и самым близким сердцу способом излагать мысли казалось мне размышление. И тем не менее свобода настоящих записок от загромождения цитатами, статистикой, событиями отнюдь не означает, что приведенные доводы не могут быть доказаны таким путем. Свои наблюдения мне хотелось изложить рассуждая, приходя к логическим заключениям. Этому способствовало желание упростить и сжать текст, что в конце концов соответствовало как моей собственной истории, так и привычному стилю работы мысли.
Я, интеллигент, полностью прошел путь, который может пройти коммунист в рядах своей партии. От низовых до высших ступенек ее иерархии, от местных и общенациональных до международных организаций, от создания истинной компартии, подготовки революции, участия в ней до строительства так называемого социалистического общества. Никто не вынуждал меня присоединяться к коммунизму или отходить от него. Я все решал сам, по своим убеждениям, свободно. Насколько, конечно, человек в чем-то подобном может быть свободен. Не отношусь к тем, кто разочаровался, хотя бывало и такое. Нет, я двигался поступательно и сознательно, слагая картину и приходя к выводам, изложенным в этой книге. Отдаляясь от реалий современного коммунизма, я все более приближался к идее демократического социализма. В книге неминуемо должно было отразиться и мое саморазвитие, хотя это, конечно, не являлось и не является ее целью.
Критику коммунизма как идеи я считал излишней. Существуя в разных формах так же долго, как и сами людские содружества, идеи равенства и братства, на словах поддерживаемые и современным коммунизмом, несут в себе вечную привлекательность для борцов за прогресс и свободу. Общечеловеческий магнетизм этих идеалов делает их критику не просто реакционной и непристойной, но также пустой и бессмысленной.
Не углублялся я и в детали критики коммунистических теорий, хотя считаю ее ныне делом нужным и полезным. Свое повествование я сосредоточил на обобщенном описании характера современного коммунизма, касаясь его теории только там, где этого невозможно было избежать.
Понятно, что в столь краткой работе трудно было изложить все наблюдения и все выводы. Но все же от намерения высказать главное я не отрекся. Уже поэтому не удалось избежать чрезмерного количества обобщений.
Итак, со своей стороны я высказал все необходимое перед началом разговора, возможно, несколько странного для людей из иного — некоммунистического — мира, но столь понятного живущим в мире коммунистическом. Ни его отображение, ни мысли по его поводу не являются лично моей заслугой либо особенностью. Все рождено самим этим миром, в котором я живу и который подвергаю критическому разбору. Что показать и как, я нашел в нем самом, не стесняясь признавать себя его продуктом, некогда одним из его созидателей, а теперь — критиков.
Непоследовательность здесь чисто внешняя. Как прежде, так и теперь я борюсь за то, чтобы существующее менялось к лучшему. Пусть моя борьба не дала ожидаемых результатов: продолжая бороться, остаюсь верен самому себе.
Происхождение
1
Корни коммунистической доктрины, какой мы ее знаем сегодня, уходят глубоко в прошлое, хотя свою «действительную жизнь» она начала с развитием в Западной Европе современной промышленности.
Фундаментальные основы ее теории — первичность материи и всеобщая изменчивость — заимствованы у мыслителей непосредственно предшествовавшего периода. Но чем продолжительнее коммунизм существует, чем делается сильнее, тем менее значимой оказывается при нем роль этих начал. Что и понятно; встав «у руля», он все активнее мерит остальной мир собственной меркой и все менее желает изменяться сам.
Диалектика, материализм, не зависящая от человеческой воли изменчивость мира — это краеугольные камни коммунизма, по Марксу, — старого, классического.
Коммунистические теоретики, включая Маркса и Энгельса, не открыли ни одного из базовых начал своего учения. Таковые взяты «со стороны» и увязаны в систему с намерением, пусть и вопреки собственной воле, заложить фундамент нового осмысления мира.
Тезис о первичности материи унаследован от французских материалистов XVIII века. Несколько иначе его формулировали и другие мыслители: Демокрит в Древней Греции, например. Положение о всеобщей изменчивости как результате борьбы противоположностей — диалектика — заимствовано у Гегеля. Но и это, в ином изложении, известно с древних времен, еще от Гераклита.
Не углубляясь в несомненное отличие марксистского материализма и марксистской диалектики от предшествовавших им аналогичных теорий, необходимо указать на то, что, выдвигая тезис о всеобщей изменчивости, Гегель оставлял неизменяемыми верховные законы, так называемую «абсолютную идею». Это был по-гегелевски высказанный общеизвестный тезис о неизменных и не зависящих от человеческой воли законах, которые в конечном счете управляют природой, обществом и человеком.
Хотя Маркс, а Энгельс особенно, всячески настаивали на тезисе о всеобщей изменчивости, одновременно он все же подчеркивал и то, что законы объективного, то есть материального мира — неизменны и в конечном счете независимы от человека. Маркс был уверен, что ему удалось открыть основные законы, касающиеся жизни и движения общества, подобно Дарвину, как об этом говорил Энгельс, открывшему законы жизни живых существ.
Маркс, вне всякого сомнения, выявил определенные общественные закономерности, а особенно формы их проявления в эпоху раннего промышленного капитализма.
Но факт этот, вне зависимости от того, насколько он непреложен, не оправдывает убежденность современных коммунистов, что Маркс открыл все общественные законы. В еще меньшей степени может быть оправдано их упорство в моделировании общества по этим законам примерно так же, как, опираясь на открытия Ламарка и Дарвина, выводятся улучшенные породы животных. Ибо человеческое общество, внутри которого непрестанно и осмысленно действуют созидающие его отдельные люди и группы людей, — это не то же самое, что мир животных или неживой природы.
В претензиях современного коммунизма на пусть не абсолютную, но все же величайшую научность, основанную якобы на диалектике и материализме, кроется зародыш его деспотизма. В трудах Маркса, хотя сам он такого даже представить себе не мог, кроется основание для подобных претензий.
Разумеется, современный коммунизм тоже не отрицает объективного, то есть основанного на стабильных законах правопорядка. Но, получив власть, он на практике ведет себя по отношению к обществу и человеческой личности совсем иначе. Тут все зависит от меры, которую допускает ему его господство.
Будучи убеждены, о чем говорилось выше, что ими, и только ими, познаны законы жизни общества, коммунисты приходят к упрощенному и антинаучному выводу, что могут и имеют исключительное право вмешиваться в общественные процессы, управлять ими. Вот где первый порок их системы.
Гегель называл прусскую абсолютную монархию воплощением его «абсолютной идеи». Коммунисты поступают несколько по-иному. Неким подобием этой идеи они считают себя, то есть видят себя выразителями объективных устремлений общества. В этом различие не только между ними и Гегелем, но и между ними и абсолютной монархией, которая все же столь лестно о себе не думала. А посему и не была столь абсолютной.
