бутылка, которую заказала Крикет, стоит 65 долларов, вторая — 78.
Пока он суетился со своей кредиткой, она быстро встала:
— Спасибо за ленч, я, пожалуй, вернусь в магазин.
Соображая, сколько дать метрдотелю на чай, Уилсон не разобрал ее слов, а когда поднял голову, Крикет и след простыл.
5
Два дня спустя Уилсон встретил Андреа в обеденный перерыв на набережной в «Марине» — большом шумном баре-ресторане, популярном среди обитателей улицы Файненшл-майл после рабочего дня.
Уилсон ненавидел «Марину» — прилизанное заведение, всегда переполненное людьми и со множеством правил. Так, здесь нельзя было пить во дворике, не заказывая что-то с кухни; нельзя было напиваться между пятью и восемью часами вечера, если за столом не сидело по меньшей мере четверо; в баре имелся десятидолларовый минимум, а чеки не принимались без предъявления водительского удостоверения и двух кредитных карточек. Мускулистые мужчины, стриженные под ежик, в синих шортах и красных теннисках с логотипом все той же «Марины», оснащенные переносными радиостанциями, патрулировали огороженную веревками внешнюю террасу, высматривая клиентов, которым неизвестным образом удавалось напиваться вусмерть водянистыми напитками с завышенными ценами, и за теми, кто осмеливался садиться за столик, не испросив предварительно разрешения у хозяйки. Всякий раз, посещая «Марину», Уилсон чувствовал себя пленником в фашистском государстве для лиц, карабкающихся вверх по служебной лестнице.
Андреа ждала его в баре на втором этаже. Она выглядела опустошенной и усталой. Портфель, набитый памятными записками, компьютерными распечатками и утренними докладами Биржевой комиссии, стоял около нее на стойке бара. В течение трех дней она пользовалась услугами временного сотрудника для того, чтобы выполнять работу Уилсона, этот сотрудник не знал, как найти важные файлы, не был знаком с порядком работы офиса вообще и с трудом отыскивал базу данных в персональном компьютере в кабинетике Уилсона.
— Из-за тебя дела в конторе шли чертовски плохо последние несколько дней, — были первые слова, с которыми Андреа встретила Уилсона, когда тот вошел в бар.
Он опоздал на полчаса. На стойке его ожидала «Каипиринья» в стакане с тающим льдом.
— Это мне? — спросил он.
— Ты, как мы договаривались, должен был прийти в шесть. Я заказала тебе коктейль, потому что цены обеденного перерыва закончились пятнадцать минут назад. — Она сердито посмотрела на него поверх своего стакана с дешевым местным вином. — Сегодня я уволила временного сотрудника.
— Зачем ты это сделала?
— Потому что он трахнутый придурок. Он никак не мог найти файл компании «Марти шугар», хотя он был прямо на накопителе S…
— О Боже! — воскликнул Уилсон. — Ты не дала пареньку шанса. Возможно, он еще учится в колледже.
Она проигнорировала его слова:
— …и еще потому, что ты возвращаешься на работу завтра. Довольно этой дурацкой игры в больного мальчика. На вид ты вполне здоров.
Уилсон покачал головой, посмотрел сквозь окно, тонированное зеленым цветом, на подходящие к эспланаде и уходящие от нее белые суда и не ничего не ответил. Последние два дня он провел в публичной библиотеке Городского центра, читая книги по интерпретации карт Таро. В зависимости от того, кто был автором, лежащие рядом «император» и «паж-оруженосец» означали многое, как плохое, так и хорошее. Но и то и другое значение никогда не было статичным. Оно зависело от положения других карт, когда их раскладывают для гадания в форме буквы «Н». В книгах ничего не говорилось и о том, что это означает — найти в переулке во второй половине пыльного дня две карты, когда идешь домой с работы и когда ты уже прожил половину жизни.
— Ну, так ты возвращаешься или мне опять искать кого-нибудь? — прорычала Андреа.
— Здесь подсыпают в «Каипириньи» соль. — Уилсон помешивал тающие льдинки в стакане. — Кто-то должен объяснить бармену, что это не «Маргаритки», а «Каипиринья». Ни соли, ни текилы. Только пита, лайма и сахар.
— Я с самого начала знала, что это плохая идея, — продолжала Андреа. — Она противоречила интересам службы. Женщина с моими обязанностями не нанимает на работу любовника в качестве исполнительного помощника. Но ты был в ужасном состоянии и нуждался в работе. Как всегда.
Этот старый, привычный спор они перенесли в такси. Перенесли, как больного друга, которого не с кем оставить. Они спорили, когда ехали домой к Андреа в «Понд-Парк-Тауэр», пересекали холл монолитного небоскреба и поднимались на тридцать этажей в скоростном лифте, где лифтер, по своему обыкновению, глядя на хромовую пластику с кнопками, скорчил гримасу усталости, услышав, что они вновь спорят о том же самом. Закрыв за собой стальную дверь квартиры 3017, они быстро прекратили спор. Андреа проверила восемь сообщений из офиса, записанные автоответчиком за те полтора часа, в течение которых она отсутствовала на работе.
Уилсон и Андреа познакомились в «Стрейт энд Стрейт» — фирме, торгующей ценными бумагами, она занимает десять этажей в небоскребе «Маас-Тауэр», расположенном в деловой части города. Уилсон, выпускник Ашлендского колледжа, только что взял академический отпуск. Вместо того чтобы продолжать стажировку в рамках археологической программы, он нанялся в «Стрейт энд Стрейт» в качестве административного помощника в департаменте товаров, дабы заработать денег для продолжения учебы. В то время Андреа, двадцати одного года от роду, была делопроизводителем. Она вела счета клиентов фирмы, имела два трехсотдолларовых костюма и пять пар псевдоитальянских туфель-лодочек, обладала способностью интуитивно схватывать состояние муниципального рынка ценных бумаг и отличалась приятным чувством юмора. Городская рутина не заедала ее, как многих других. Теперь она являлась исполнительным вице-президентом «Чайной биржи», носила шестисотдолларовые костюмы и имела двадцать две пары настоящих итальянских туфель-лодочек. Она также была совладелицей курорта на мексиканском побережье Атлантики в Сангре-де-Оро, где могла проводить шестинедельный ежегодный отпуск, чем ни разу пока не воспользовалась.
В последние два года их споры касались образа жизни Уилсона. Андреа хотела знать, почему он, например, не возвращается в Ашленд и не заканчивает курс наук или не нанимается на работу в Историческое общество штата, почему вообще ничего не предпринимает. Он невнятно оправдывался, ссылаясь на мучительное ожидание чего-то ужасного, на тягостное предчувствие, которое преследует его даже в наиболее счастливые дни. Он не был праздношатающимся оболтусом, он был просто человеком ожидающим, хотя и не мог сказать чего. А для того чтобы ожидать должным образом, нужно быть в постоянной готовности, свободным от не имеющих отношения к делу обязательств. Он также решил, что нечто ужасное связано и с археологами. Они откапывают вещи, которые земля стремится сохранить, упокоить. Кости давно умерших людей, похороненных в песке вместе с насущными предметами: горшками, ложками и гребнями; фрагменты монументов забытым королям-убийцам; древние города, оставившие память о себе в виде заполненных мусором ям от столбов да темных пятен на глине. Все это навевало грусть. В археологии Уилсон видел нечто большее, чем простое разграбление могил.
Но последний удар ему нанесли зубы. В последний учебный год Уилсон участвовал в раскопках в Асидон-хоппо, что в суринамском штате Брокопондо. Они откопали священную пещеру, посвященную Ампуку, индейскому божеству месяца. Работы закончились через два месяца. А до того археологи извлекли из влажной ямы почти триста тысяч жертвенных зубов. Это были человеческие коренные зубы: резцы, клыки. Они позволяли точно судить о питании, физическом состоянии и прочих особенностях их прежних владельцев, но, с точки зрения Уилсона, это было самое отвратительное, что ему когда-либо приходилось видеть. Многие годы спустя во сне его преследовали миллионы зубов из пасти какого-то монстра, которые грызли и пережевывали целые семьи, деревни, саму природу.
Сделав отметки по некоторым сообщениям и отослав другие, Андреа разделась, соорудив на белом ковре бугорок из дамского костюма, шелковой блузки, туфель-лодочек и жемчужного ожерелья, и махнула рукой Уилсону, мол, подожди. Затем босиком прошлепала через холл в ванную, чтобы принять традиционный душ, ознаменовывающий ее возвращение со службы домой.
