– И все-таки лучше, чем дневной заработок водопроводчика, – бросил Робер.
Франсуа подвинул на видное место кучу новых банкнот. Все это были великолепные новенькие хрустящие купюры, серийные номера которых шли один за другим.
А по старой традиции, Национальный банк переписывал номера и серии новорожденных.
– Они проверят номера во всех отделениях, куда сегодня утром посылали новые бумажки, и методом исключения засекут эти. Проще некуда.
Кантэ накрыл их рукой. Рожэ и Робер налили себе по бокалу общеукрепляющего.
– И сколько тут? – поинтересовался Шварц-старший.
– Пятьдесят.
– Что ты собираешься с ними делать? – настаивал старший из братцев.
– Сжечь.
– Ты, что, приволок нас сюда полюбоваться, как горят пять «кирпичей»?
Франсуа распахнул пиджак и встал. При этом он внимательно наблюдал за руками братьев Шварц.
– Не совсем. Я позвал вас, чтобы каждый получил хорошую порцию добрых старых дедулек, и не влип, как новичок.
– Мы не новички, – пробормотал младший Шварц.
Все это ему ужасно не нравилось, и скрывать свои чувства парень не умел.
– Двести двадцать минус пятьдесят, остается все же сто семьдесят, – заметил Робер.
Франсуа подозвал Олэна и подвинул к нему пачки новых банкнот.
– Спали где-нибудь в уголке, – приказал он.
Шофер начал сгребать их со стола.
– Я же сказал тебе, мы не молокососы, – повторил Шварц-младший. – Неужто не сумеем разменять меченые бумажки?
– Не сомневаюсь, но я терпеть не могу рисковать зря. Франсуа всегда вычислял необходимую степень риска и не выходил за ее рамки, благодаря чему ловко ускользал из сетей, хотя их ячейки непрестанно сужались.
– Не ты ж будешь нарываться, так какое тебе до этого Дело? – наседал старший.
– Тут решаю я, – оборвал его Франсуа. – Можешь идти, «О!»
Олэн понес запечатанные пачки к двери, но не успел переступить порог, как дорогу преградили братья Шварц.
– Нам охота взглянуть на пожар, – дружно сказали они.
– Тогда отправляйтесь с ним!
Олэн вышел на лестницу. Оба стрелка шлепали за ним по пятам. Роже и Робер с удивлением уставились на Франсуа. Но тот сказал себе, что, коли братишки прикончат «водилу», значит, настало время с ними разделаться. На столе перед главарем лежала шляпа. Он сунул под нее револьвер и стал ждать. Франциск Первый обожал такие старомодные приемчики.
Олэн протопал в дальний конец мастерской и остановился у кучи бидонов, бутылей, пустых форм и отражателей для неоновых трубок.
По спине у него бегали мурашки, на память приходили самые кошмарные воспоминания о жестокости братьев Шварц.
Он положил деньги в перевернутый рефлектор и перемешал…
– Прямо сердце кровью обливается, – пробормотал он просто так, чтобы нарушить молчание.
– Так на хрена ты это делаешь?
Братья стояли с двух сторон, и Олэну показалось, что они сказали это в один голос.
Он, не ответив, взял бидон с горючим. Старший выхватил у Олэна бидон, младший в это время сверлил его тусклым взглядом.
Шофер зажмурился, чувствуя, что правая рука, та, которой он мог бы выхватить пистолет, налилась неимоверной тяжестью.
Услышав бульканье, он открыл глаза – жидкость чуть ли не с верхом заливала банкноты. Младший щелкнул зажигалкой и бросил ее, горящую, в отражатель. Все трое отскочили. В рефлекторе бухнуло, и столб огня, ворча, взвился к потолку. Волна раскаленного воздуха обжигала щеки.
Они добросовестно подождали, пока огонь не угас. Олэн размешал пепел. Он воображал, будто его спокойная уверенность поставила братьев Шварц на место, а Франциск Первый больше не считает его только шофером, раз поручил столь деликатную миссию.
Старший все еще держал в руках двухлитровый бидон. В шутку он поболтал им, словно хотел облить Олэна, и несколько последних капель испачкали роскошный галстук. Шварц закинул пустую посудину в дальний угол, и она с грохотом покатилась по полу.
– Сменишь галстук, и все дела, – проворчал он.
– Тем более, это его любимое занятие, – презрительно хмыкнул младший.
Олэн нервно сглотнул и попытался улыбнуться. Ему хотелось одновременно и убить их на месте, и быть верным рабом. Убить – за бесконечную череду унижений, а служить – потому что Шварцы делали то, о чем он, Олэн, только мечтал, и еще потому что другие бандиты трепетали от одного их имени.
Слово «Шварц» звучало, как наждаком по горлу, а с точки зрения Олэна, напоминало предсмертный хрип. И позвоночник сам собой сгибался. Короче, парень чувствовал, что готов ползать перед ними на брюхе.
Они вернулись в кабинет. На столе рядком лежали пять ровненьких пачек.
Франциск Первый стоял рядом со шляпой, так что рука почти касалась полей. Взгляд его скользнул по испорченному галстуку шофера и притворно невинным физиономиям братьев.
– Готово, – сказал Олэн.
– Спасибо, – отозвался Франсуа.
Шварцы уселись. Главарь взял из каждой пачки по две бумажки и вручил Олэну.
Тот сунул десять миллионов в карман.
– Годится? – для проформы спросил Франциск Первый.
Олэн молча кивнул.
– Может, по-твоему, маловато? – поинтересовался Шварц-старший.
– Будь мало, я бы так и сказал, чай, не сосунок, – заявил шофер.
– Захочешь поболтать – не стесняйся, – пробормотал младший.
– Сходи-ка взгляни, как там машины, так оно будет лучше, – по-отечески предложил Франциск Первый.
Олэн покорно ушел.
Робер и Роже невозмутимо пересчитали свои тридцать два миллиона на каждого и стали прощаться.
Они ехали к себе в деревню. Их не травили, как волков. И оба предпочитали не задерживаться в слишком наэлектризованной атмосфере, окружающей людей, чьи фото есть во всех участках и полицейские их видят каждый день, в атмосфере обнаженных нервов.
Роже и Робер отлично знали, что в этой ситуации неверно понятая шутка ведет к безвременной кончине и исчезновению в топке бойлерной, благо, она в подвале.
Франсуа Кантэ и братья Шварц выпили еще по бокалу. Они остались втроем. По правде говоря, их это вполне устраивало. Главарь и его подручные обитали в бывшей квартире директора завода. Они не читали газет, не слушали радио, не смотрели телевизор.
Время от времени все трое ходили в кино, а остальное время упорно отгораживались от разгневанного общества стеной из банкнот, в последние месяцы из-за нескольких тяжелых потрясений казавшейся особенно тонкой.
– Сейчас нам и эти крохи чертовски пригодятся, – заметил Франсуа.
– Если мы хотим вылезти из дерьма, надо в десять раз больше, – буркнул Шварц-старший.
– А мы этого страсть как хотим, – поддержал младший. Жизнь загнанного зверя – самая дорогая на свете.
– Хотите – завтра можно кое-куда съездить… Я тут, еще до той истории, приметил кое-что интересное – предложил Франсуа.
