– Давайте помолимся, – сказала она и повела нас за собой. Мама запела «Солдаты на кресте», и, пока мы пели, отец принес тарелку, в которую мы все бросали пенни и другую мелочь на нужды миссии.
Для проповеди Молли выбрала близкую ей тему. Миссис Лиддел часто ругала ее за то, что она слишком долго возится с завтраком – это приводило лишь к тому, что Молли начинала двигаться еще медленнее. В результате Молли частенько приходила в школу к середине первого урока; в День Благодарения директор предупредил миссис Лиддел, что больше не станет терпеть бесконечные опоздания Молли – еще один раз, и ее отправят домой. Именно поэтому Молли и назвала свою проповедь «Вы когда-нибудь опаздываете?» Она обрушилась на необходимость жить по часам и предупреждала нас, свою паству, что «надо наслаждаться каждым кусочком поджаренного хлеба, каждым глотком кленового сиропа, как если бы они были последними».
В качестве заключительного гимна Молли выбрала «Все прекрасно, все сияет», и, когда мы пели сложив руки, я подумала о том, что нет никого храбрее, умнее и прекраснее Молли.
Весь следующий день Майкл по-прежнему оставался в больнице, а миссис Лиддел не отходила от него. Доктор Лиддел пригласил нас после школы в свою лабораторию.
Отец Молли был профессором биологии в колледже. Для Чарльстона он был загадкой, и не столько из- за своей сдержанной интеллигентности и преданности науке, сколько из-за любви к одиночеству: он проводил долгие часы в лаборатории и часто гулял один поздно ночью по опустевшим улицам.
Хотя ему уже перевалило за пятьдесят, и он был намного старше своей жены, он очень любил ее. Он называл ее «моя любовь», «моя умница Китти». Но все же было ясно, что гораздо раскованней он чувствует себя среди банок с лягушками и подопытных свинок. Когда они брали нас на пикник на расположенную неподалеку ферму Линкольна, он всегда сразу исчезал со своим сачком для бабочек.
– Китти, – говорил он, вернувшись назад, – посмотри, дорогая. Посмотрите, девочки. Разве она не красавица? Молли, ты знаешь, что это за бабочка? – И он опускался на колени, счастливый, как мальчишка.
Миссис Лиддел только вздыхала и откидывалась назад на одеяло, а мы с Молли помогали ему идентифицировать находку.
Я любила ходить к нему в лабораторию.
В тот понедельник он показывал нам, как наскрести немножечко кожного покрова из-под наших щечек и поместить на предметное стекло, чтобы изучать под микроскопом. Мы широко открыли рты, задержали дыхание, а он чистым скальпелем осторожно извлек какую-то твердую субстанцию, которую и размазал на стеклышке. Холодный металл скальпеля звякнул о стекло; мы схватили друг друга за руки, чтобы не рассмеяться.
– Клетки кожи щек называются СКВОМОЗ ЭПИТЕЛИЙ, девочки, – сообщил он и кивнул на микроскоп, в который положил стеклышки.
Я приложилась глазом к трубке и задержала дыхание, чтобы стекло не запотело. Увеличившиеся клетки танцевали перед моими глазами, словно в калейдоскопе.
Потом доктор Лиддел позволил нам посмотреть Дема Боунса, показывая различные части скелета.
– Помнишь вот эту, Молли? – спрашивал он.
– Хумерус, – крикнула Молли.
– А ты, Бетси? Что это? – доктор показал на верхнюю кость ноги. Но я была слишком застенчива, чтобы ответить.
– ФЕМУР, – помогла мне Молли, толкая меня локтем.
Когда урок закончился, мы по проходу откатили скелет к его постоянному месту в лаборатории.
Молли начала танцевать со скелетом, клала его «руки» себе на плечи и, иной раз задевая столы, двигала «ноги». Доктор Лиддел заметил только:
– Молли, не забывай, сколько лет мистеру Боунсу. Осторожнее с ним.
Молли послушалась и осторожно дотащила скелет до его места, а потом обняла отца за талию и подняла к нему лицо.
– Папа, – сказала она, – я бы никогда не причинила вреда мистеру Боунсу.
Он погладил ее по голове.
– Конечно, нет, Молли, – сказал он. – Иногда мы и сами не осознаем, какую боль причиняем тем, кого любим. – И он посмотрел в окно, по-прежнему гладя Молли по волосам и крепко прижимая ее к себе.
Через два дня Майкл умер. Миссис Лиддел была неутешна.
Она наняла экономку, которая должна была готовить, убирать и ухаживать за Молли. Мисс Фрейзер, весьма странная особа, страдала запорами и имела привычку вешать свою клизму на головку душа в ванной. Она постоянно ела сливы и на шестой день рождения Молли, совпадавший с Днем Святого Валентина, приготовила сливовый торт. Меня пригласили на праздник, и мы сидели в гостиной – только мы двое да ее родители, – глотая суховатый торт и глядя на огромный, написанный маслом портрет Майкла, висевший над камином. Майкл был изображен в платьице, в котором его крестили; в каком бы месте комнаты вы ни находились, он смотрел прямо на вас печальными, почти лишенными выражения глазами.
– Святой Майкл, – шепнула мне Молли.
К лету миссис Лиддел уже настолько оправилась от смерти Майкла, что смогла снова заниматься домашними делами и стала часто приглашать меня провести вторую половину дня в их доме. Медовый месяц миссис Лиддел и доктора Лиддела прошел в Барселоне; мне нравилось смотреть на яркие керамические горшки и миниатюры маслом, изображавшие тореадоров и быков – их в доме было полно, и они постепенно покрывались пылью. Когда миссис Лиддел ставила пластинку с музыкой фламенко, Молли и я, готовые немедленно пуститься в пляс, вскакивали и хватали кастаньеты, которые она нам протягивала.
Частенько она брала нас с собой в кино. Я любила эти выходы, полные особой близости и тепла. Мистер Паркер, владелец кинотеатра, всегда сам провожал нас к нашим местам и брал пальто миссис Лиддел, а
