– Филиппо, все хорошо. Падре Гаска хочет тебе помочь.
Мальчик метнул на Франческу недоверчивый взгляд.
– Графиня, разве колдун может помочь?
Франческа еле удержалась от улыбки.
– Во-первых, падре Гаска никакой не колдун, а ученый-алхимик. Нам всем – и тебе в том числе – повезло, что сейчас он с нами, а не преподает в Париже. Так что вспомни о хороших манерах и извинись перед ученым человеком. – Она терпеливо подождала, пока мальчик повинуется, и затем продолжала: – Во-вторых, удар, который ты получил, играя в рыцарей на старом турнирном поле – добавлю, вопреки моей воле, – оказался весьма серьезным. И если бы не падре Гаска, ты бы уже воевал с ангелами на небесах, если, конечно, небеса – это то место, куда тебе уготовано попасть.
Однако угроза не произвела на Филиппо ни малейшего впечатления. Мальчик сморщился и выдавил из глаз две огромные слезы.
– Он сделал мне больно.
– Глупости! – пробасил обладатель веснушчатой тонзуры. – Это алоэ – растение, лишенное свойства жечься. А ты, сын мой, чем растрачивать таланты на то, чтобы жаловаться, благодарил бы Бога, что старый граф привез это лекарство из Святой земли. Иначе для тебя, судя по твоим пристрастиям, все могло бы кончиться хуже, намного хуже, чем игры с ангелами в загробном мире. Это твоя правая рука, и если рану не лечить, ты мог бы ее лишиться, а мир потерял бы маленького отважного воина.
И без того круглые глаза Филиппо округлились еще сильнее, и он, теперь уже с уважением, посмотрел на священника.
– И не называй меня больше колдуном! – наводящего ужас громоподобного крика францисканца на полках зазвенели аптекарские пузырьки. А он, довольный, что приковал внимание слушателей, продолжал уже спокойнее: – Как милостиво заметила твоя госпожа, я – священник и в некотором смысле являюсь служителем Божьим. В то же время я алхимик и служу науке. А теперь ответь, сын мой, есть ли во мне что- то третье, чтобы знаться с силами зла и заниматься их запретными деяниями?
Потрясенный до глубины души яростным криком священника, Филиппо энергично помотал головой.
– Ничего!
А у Франчески в глазах блеснул игривый огонек.
– Однако, падре Гаска, не будем столь суровыми к бедному Филиппо. Ходят слухи, что вы в Париже нашли секрет философского камня, научились обращать простые металлы в золото, но не пожелали открыть секрет королю Карлу и поэтому сожгли свои записки.
– Этот Карл – скупердяй, – прорычал францисканец. – Отказывает в помощи беднякам.
– А еще было какое-то дело, связанное с вашей обширной перепиской с неким оттоманским физиком. Одно это привлекло пристальное внимание инквизиции. Не говоря уже о вашем изобретении эликсира- невидимки.
– Ах, это, – вздохнул алхимик. – Чепуха! Годится только для того, чтобы подглядывать за юными рыцарями и всегда знать, выполняют ли они свою работу или играют, когда не положено.
– Тем не менее, эликсир, если таковой существует, – это запретное дело. Во всяком случае, достаточно подозрительное, чтобы король обвинил вас в том, что вы тамплиер[1], а папа в Авиньоне отлучил от церкви и запретил преподавание.
– Это не наш папа, – запротестовал новообращенный Филиппо. – Он папа французов. А наш – в Риме, где были все наши папы.
– Не наш, – согласилась Франческа. – Но, тем не менее, власть. Что на это скажете, падре?
– Скажу, что это заговор завистников. – Францисканец старался сохранить на лице сердитую мину. – Однако и вы, леди Франческа, со своими зелеными глазами и темно-рыжими локонами вполне сойдете за нимфу. Так что, в нынешние времена охоты на ведьм вам разумнее позаботиться о своей репутации, чем упорно тревожиться о моей. Особенно если вспомнить, что и вы прославились как неплохая целительница.
– До вас мне далеко.
– Что верно, то верно, – довольно согласился Гаска. – Но у вас тоже неплохо получается. Пошли в своего отца.
Упоминание о графе Пьеро Дуччи-Монтальдо нарушило уютную атмосферу любовно созданной им лаборатории, и все трое поспешили отвлечься: Филиппо начал пробовать, как действует его залеченная рука, Гаска решил заняться кипой манускриптов, которые с незапамятных времен покоились меж массивных ножек его стола, а Франческа нехотя сняла белый лабораторный передник и опять превратилась в графиню, а на деле кастеляншу замка Бельведер.
Она взглянула в небольшое зеркало, которое как-то не очень надежно висело на двух стойках, и, рассматривая яркие пятнышки на переносице, недовольно проворчала:
– Ужасные веснушки! О Господи! Почему ты мне не дал чистой красоты моей матери, а наслал на меня эту отвратительную рябь? Не смыть никакой водой...
Отражение в зеркале напомнило ей о недавно виденном отражении в стекле и мчащихся всадниках, которые явно куда-то спешили.
– Мне кажется, у нас гости. – Она подбирала слова так, чтобы не напугать ни пожилого священника, ни маленького служку.
– Только этого не хватало! – воскликнул францисканец и посмотрел на Франческу.
– Вроде бы рыцари. Неслись во весь опор по холмам. Но я не знаю, чьи. Плохо разглядела. Они обогнули склон и словно провалились. – Она помолчала. – Наверное, игра света.
– И никаких стягов? По ним можно было бы судить, французы это или воины Золотого войска.
