— Потом мы много лет не видели его и ничего о нем не слышали. Да и не хотели слышать. Но однажды, в самом начале моей карьеры, я принимала участие в показе мод на одном благотворительном собрании. После была неофициальная часть и банкет. Я не люблю подобные сборища, но работа есть работа. Среди приглашенных оказался и Тобиас. Я старательно избегала его, но он сам ко мне подошел. Сказал, что я вылитая Барбара в молодости, а в модельный бизнес пошла, чтобы поймать богатого мужа. Среди богачей, дескать, считается престижным жениться на топ-моделях, и для меня это отличный шанс устроить свое будущее. Мерзкий тип! Так и шарил по мне похотливыми глазками! Сказал еще, что ум я унаследовала от него — мол, у моих родителей мозгов не было — и что он полагает, я не совершу ошибки, как Барбара, не стану связывать свою жизнь с неудачником, не способным обеспечить мне достойную жизнь.
Я просто вскипела! Заявила ему, что вовсе не собираюсь замуж. Никогда и ни за кого. И что если он типичный образчик мужской привлекательности и сексапильности, то я приняла правильное решение. Словом, мы вконец разругались. И с тех пор я о нем ничего не знала, пока нам не сообщили, что он внезапно скончался от инфаркта. По-моему, он внес это условие в завещание просто по злобе, желая наказать меня и показать, как много я потеряла, наотрез отказываясь от замужества.
Она умолкла. Наступила долгая тишина. Лив неуютно поежилась. Она была благодарна темноте. Может, Грегори и не догадается, как растревожила ее затянувшаяся пауза.
— И мне ничуть не стыдно, что я так с ним обошлась! — горячо заявила она, не в силах молчать более.
Грегори повернул выключатель. Террасу залил яркий свет.
— А по-моему, тебе нечего стыдиться. Ты мое мнение учти — мы как-никак партнеры.
Бархатный голос звучал нежно, ласково и чуть насмешливо. Партнеры — это двусмысленное слово стало последним звеном, окончательно воспламенившим воображение Лив. У нее все поплыло перед глазами. Тонкие пальцы, нервно крутившие бокал, дрогнули, на полированную столешницу упало несколько красных капель. Смутившись, Лив попробовала было смахнуть их, но Грегори остановил ее, накрыв тонкие пальцы ладонью. Лучше бы он этого не делал! Бедняжка так и затрепетала. Сердце неистово забилось в груди, словно просясь наружу. Если Грегори и заметил, какую реакцию вызвало его прикосновение, то не подал виду. Легким, почти равнодушным тоном он произнес:
— Может, поделишься, почему предпочла не выходить замуж? Никогда и ни за кого!
Он так искусно сымитировал тон Лив, что девушка возмущенно выдернула руку. Да неужели он смеется над ней? Способен ли он понять причины, по которым она решила провести жизнь в одиночестве? И если да — сочтет ли их достаточно вескими?
Лив замялась. Грегори вновь откинулся на спинку кресла. Глаза его загадочно поблескивали.
— Только не говори, что боишься любви и эмоциональной привязанности, — тихонько поддразнил он.
Нет, он определенно смеется над ней! Вот так, запросто, взял и попал в точку.
— Дело вовсе не в страхе, — возразила она. — Я не хочу разделить печальную участь мамы и тети Бет. Они обе страстно любили, и обе потерпели поражение — по разным причинам, но результат-то один. Я насмотрелась, к чему это их привело. Бет ожесточилась, а мама… — Лив беспомощно развела руками, — мама утратила всякий интерес к жизни. Глядя на них, я решила не вверять свое счастье и свое будущее мужчинам. И уже много раз убеждалась в собственной правоте. Добрая половина моих подруг со счастливыми лицами мчались под венец, и что же? Не проходило и полугода, как они уже подавали заявление на развод. Любовь, страсть, называй как хочешь, это всего лишь завуалированное стремление человеческой особи к размножению. К тому же страсть делает человека уязвимым, ранимым и зависимым. А когда она проходит, в жизни остается зияющая пустота и горечь разочарования.
— Ах, какой цинизм, — вставил Грегори, пока Лив переводила дух для дальнейшей тирады.
Она пронзила его суровым взглядом.
— Нет, всего лишь правда жизни.
Грегори тихо вздохнул. Так тихо, что лишь обостренные чувства Лив помогли ей уловить еле слышный звук.
— Ты знаешь, что я хочу тебя. И, признаешь ты или нет, это чувство взаимно. Сексуальное желание. Ты не в силах скрыть дрожи, когда я приближаюсь. А мои прикосновения раздувают в твоей крови настоящий пожар.
Словно желая продемонстрировать свою власть над ней, он перегнулся через стол и коснулся руки девушки. Пальцы его скользнули вверх по обнаженной коже и сомкнулись чуть выше локтя Лив. Дыхание ее прервалось. Она сознавала, что должна оттолкнуть Грегори, но, как ни смешно, не могла — не хотела его отталкивать.
Одним рывком он вскочил на ноги, увлекая беспомощную жертву за собой. Сначала объятие было едва ощутимым — руки Грегори сжимали тонкую талию Лив почти незаметно, тела молодых людей едва соприкасались. Но грудь Лив все равно сковало стальным обручем, сердце словно замерло. Задыхаясь, она подняла голову и встретила мерцающий взгляд янтарных глаз. Губы ее сами собой приоткрылись. Со стоном Лив запустила руки в мягкие темные кудри.
— Поцелуй меня, — хрипло прошептала она. Но Грегори лишь легонько коснулся губами ее руки и осторожно отстранился.
— Можешь назвать это стремлением человеческой особи к размножению, если хочешь, или сексуальным влечением. В любом случае, не так уж плохо для начала. Только знай — для меня это значит куда больше.
Холодный рассудительный тон был подобен острому жалу. И Лив неожиданно ощутила горечь потери. Ужасающей потери. Ей не хотелось ничего слышать, но Грегори неумолимо продолжил, не сводя с нее пристального взгляда:
— Я люблю тебя. Я жизни без тебя не мыслю. Хочу лелеять и оберегать тебя. Ну как, впечатляет? И кто знает, может, ты тоже полюбила бы меня, если бы только дала себе шанс. Но ты не хочешь любви, ибо боишься ее потерять. Ты бежишь от эмоций, ибо они могут ранить тебя. Как бы ты ни отрицала, но все равно не можешь подавить физическое влечение ко мне. Только ты ни за что не позволишь ему перерасти в более сильное и глубокое чувство. Ты никогда не пойдешь на риск, так как боишься возможного предательства.
Грегори шагнул в сторону. Его глаза метали молнии, и сам он казался выше, сильнее и опаснее, чем обычно. Лив съежилась, каждое слово Грегори ранило ее, словно удар кинжала. Все сказанное им было чистой правдой. Он умолял ее о любви, но она не смела откликнуться на эту просьбу. Он просил ее рискнуть, но страх был сильнее. Страх боли и разочарования. И она не могла справиться с этим страхом.
— Иди спать, — сухо велел Грегори. Его голос звучал ровно, но в глубине таились гнев и горечь. — Ложись в свою безопасную, целомудренную постель и спроси себя: представляешь ли, что потеряла. Но не думаю, что твое сердце сможет найти ответ. Ты просто-напросто трусиха, Лив.
11
Трусиха!
Этим словом, язвящим и резким, Грегори словно пригвоздил ее к позорному столбу. И теперь оно все еще звенело в ее ушах, хотя сам Грегори давно уже резко развернулся и скрылся в глубине темного дома.
Лив всей душой восставала против несправедливого обвинения. Сердито расхаживая по террасе, она, сама того не замечая, гневно сжимала маленькие кулачки. Как смел он обвинить ее в трусости? Нет, ну как он посмел?!
Разве мало мужества, душевных сил, стойкости потребовалось ей, чтобы поддержать и успокоить мать после самоубийства отца? Столько лет непрестанной борьбы — а он бросает ей в лицо оскорбительные слова! Разве не нашла она в себе силы, всем сердцем ненавидя подиум, избрать карьеру модели — ведь так можно было быстрее всего заработать деньги, чтобы купить Барбаре домик за городом? Разве не сумела
