когда она приехала как-то домой на выходные, уже стемнело, она вошла в кухню, посмотрела в окно и закричала:
– Мельница горит!
Верхний этаж был ярко освещен. Она уронила чайник и помчалась к двери, а Кит закричал ей вслед:
– Успокойся, все в порядке. Это – лампа.
Эмма уже открыла дверь черного хода. Стояла и смотрела в дверной проем, понимая, что свет недостаточно ярок для пожара и не мерцает. Она спросила:
– Что там происходит с лампой?
– Это проводят электричество.
– Какое электричество? Зачем электричество в старой мельнице?
Это была добротная мельница. Толстые звуконепроницаемые стены защищали ее все годы. Мельнице все было нипочем. Еще детьми они играли в ней, а Томас Чандлер, академически образованный человек, преподававший историю перед уходом на пенсию и теперь, на досуге, изучающий местную историю, любил эту мельницу. Впервые Эмма слышала об электричестве здесь.
– Тип, который купил ее, делает проводку, – объяснил Кит.
– Купил ее? Купил мельницу?
У Кита были рыжие волосы, не нравящиеся многим людям, и карие глаза. Когда он был взволнован, его глаза темнели, когда он был счастлив, они светились янтарем. Они были темны и озабочены теперь. Он сказал:
– Мы не сообщали тебе по телефону. Мы ждали, когда ты приедешь. Мы знали, что ты поднимешь шум.
– Я не понимаю.
– Не много надо, чтобы понять, – сказал Кит. – Попробуй спросить папу.
Томас Чандлер был в гостиной, откуда он, должно быть, слышал суету в кухне, так как комнаты были смежными. Эмма влетела в гостиную, и он сказал мягко:
– Никто не пользовался ею, моя дорогая.
У него была хорошая пенсия. Кроме старых книг и иногда бутылки вина, у него не было никаких расходов. Эмма сказала:
– Если бы деньги были необходимы, я дала бы. Я…
Ее отец улыбнулся:
– Не шантажируй меня, моя любовь, я не нуждался в наличных. Он дал хорошую цену, но я продал не из-за денег.
– Тогда почему?
– Он хотел купить.
– И ты позволил ему это? Просто так? – Эмму трясло. – А если он заделает все штукатуркой и превратит мельницу в кафе?
– Он хотел жить там, работать. Он – художник.
– Что может быть хуже, – стонала Эмма, – свободный художник. – Она накинулась на Кита: – А ты как мог позволить?
Их отец был непрактичный человек, но Кит мог воспрепятствовать контракту. В течение нескольких месяцев Эмма не приезжала, но она звонила каждую неделю, и никто не сказал ей ни слова.
– Как говорит папа, мельница ни для чего не использовалась. – Кит пожал плечами. – Этот Корби относится к сорту людей, всегда получающих то, что они хотят. Я не жалею, что ему продали мельницу.
Эмма жалела. Ей претила мысль, что мельница больше не принадлежит им. Она спросила печально:
– Он собирается строить забор?
Отец показал ей чертеж:
– От мельницы до луга и рощи. Вся земля от забора сада – его.
Это была собственность ее отца, он мог делать все, что угодно. Она спросила:
– Кто он? Что, он едва постучался к вам и уже купил?
Отец снова улыбнулся:
– Да, это было неожиданно. Я встретил его, когда бродил по холмам. Мы оба попали в бурю. Он приглядывал, что купить в этих местах. Он любит сельскую местность. Оставил автомобиль и решил прогуляться. Мы изрядно промокли, пока добрались домой, я пригласил его.
Эмма пробормотала:
– Это звучит как начало глупой пьесы. Мистер Эрншоу приводит домой человека, который занимает его дом.
– Смешно ты говоришь. – Кит широко улыбнулся. – Корби выглядит настоящим чудовищем.
– Так не играйте с ним в азартные игры, или мы можем потерять остальную часть фермы.
– Эй! Представляешь себя героиней пьесы? – засмеялся Кит.
– Нет. И какое у него странное имя. Как там дальше?
– Корби Кемпсон.
– Никогда слышала о нем. – Она улыбалась теперь, постепенно приходя в себя. – Художник-неудачник, конечно.
– Ты еще услышишь о нем, – сказал отец спокойно. Он заколебался на мгновение и добавил другим тоном: – Он прекрасный шахматист. Все время выигрывает.
Она поняла, что Кит имел в виду, когда увидела Корби. Высокий человек, худой и загорелый, как цыган. Не такой тощий, как Марк, но тонкокостный, одежда на нем висела как на вешалке. Эмма была готова ненавидеть его. Она обижалась на потерю мельницы. Когда послышался стук в дверь черного хода и Кит сказал, что это Корби, она внутренне напряглась.
Ее отец сказал:
– Входите.
Корби вошел через кухню в гостиную, зная дорогу, знакомый с расположением комнат; и ей это не понравилось.
– Заходите и познакомьтесь с Эмми, – продолжал отец.
– Вы неприятно удивили меня, мистер Кемпсон, – сказала холодно Эмма. – Я только что услышала о продаже мельницы и не скрываю, что это удар для меня.
– Мне жаль, что это так, – ответил Кемпсон.
Конечно, ему не было жаль. Он хотел мельницу, и он получил ее. Она думала, смотря на него: «Все ты видишь. Любой человек, встающий у тебя на пути, должен быть начеку».
– Мельница казалась такой заброшенной. У вас не было планов насчет нее, не так ли? – продолжал Кемпсон.
Он знал, что планов у нее не было, что ее жизнь проходила далеко отсюда. Она сказала:
– Это была наша мельница, в этом все дело. Я любила ее, стоящую на лугу позади дома.
– Никто не будет ничего менять.
– Какие у вас планы? Не собираетесь ли вы превратить ее в блок квартир?
– Нет.
– В наше время люди не покупают землю, если не планируют что-нибудь построить.
– Я так делаю.
– Все равно вам не дадут разрешения на перепланировку. Здесь зеленая зона, – произнесла она весело.
– Действительно? – Он смеялся над нею, и ее щеки запылали в ребяческом запале. С детства было все наоборот – у Кита были рыжие, как огонь, волосы, а у Эммы – горячий, как огонь, характер.
Она давно научилась самообладанию, имея дело с клиентами, с которыми нужно терпение святых, и была удивлена ярости, которая захватила ее теперь.
– Раскладывайте шахматную доску, Корби, если будете играть, – поспешил заметить отец.
Корби сказал, что будет. Они вошли в комнату с камином, складское помещение в старые времена. С полом, покрытым коврами, и с мягкими креслами. Эта комната служила для отдыха уже более половины
