Пользуясь длинными деревянными щипцами, которые он вытащил из своего мешка, старик выбирал из бака большой кусок мяса и кидал его собаке. Таким образом он и Октавио медленно пересекли весь город, подкармливая каждую бездомную собаку, мимо которой они проходили. С жадностью, виляя хвостами, животные пожирали смертельную еду.
— Сожрут тебя в аду эти собаки, — закричала толстая старуха, закрывая за собой большую деревянную дверь старой католической церкви по другую сторону площади.
— Совсем спятила, — заорал в ответ Виктор Джулио, вытирая свой нос рукавом рубашки, — я думаю, из тебя мы в будущем приготовим хороший корм для собачек.
— Я насчитал семнадцать, — пожаловался Октавио, распрямляя заболевшую спину, — судьба дохлых псов оттягивает мои плечи.
— Что ж, взвалим на них ещё одну, — сказал Виктор Джулио. Зловещая улыбка скривила его лицо, — здесь есть ещё одна собака, которой не суждено найти смерть на улице.
— Что ты хочешь сказать? — спросил Октавио и развернул вокруг головы свою красную бейсбольную кепку, озадаченно вглядываясь в его лицо.
Глаза Виктора Джулио сузились, его зрачки блестели злыми огоньками.
Его худое старое тело дрожало от ожидания, — я сильно нервничаю. Сейчас я убью чёрного Германа, пастушью собаку лавочника Лебанесы.
— Ты не сделаешь этого, — запротестовал Октавио, — это не бродячая собака. Она не больна. Её хорошо кормят. Мэр говорил только о бездомных и больных собаках.
Виктор Джулио громко выругался и зло посмотрел на своего помощника.
Он не сомневался, что это был его последний шанс воспользоваться ядом.
Если не Октавио, так кто-то другой будет ведать уничтожением собак к концу текущего сезона. Он понимал, почему молодой человек не хочет причинять кому-то неприятности, но это же не его забота. Он жаждал смерти собаки Лебанесы с тех пор, как она покусала его. Это был последний шанс.
— Этого пса обучили для травли, — сказал Виктор Джулио, — каждый раз, вырвавшись, он кусает кого-то. Он искусал меня несколько месяцев тому назад, — старик оголил свою израненную ногу, — посмотри на шрам! — сердито ворчал он, растирая лиловое узловатое место на своей икре, — лебанеса даже не побеспокоился отвести меня к доктору. Не знаю, кто из них бешеный, собака или её хозяин.
— Всё равно ты не убьёшь собаку, — настаивал Октавио, — этот пёс не уличный. У него есть владелец, — он умоляюще посмотрел на старика, — ты только напросишься на неприятность.
— Кого это волнует? — воинственно огрызнулся Виктор Джулио, — я ненавижу это животное, и у меня не будет другой возможности убить его, — он бросил свой мешок на плечо, — пошли, идём же.
Октавио неохотно последовал за стариком. По узкому переулку они вышли на окраину города и остановились перед большим зелёным домом.
— Собака должна быть за домом, — сказал Виктор Джулио, — посмотрим.
Они пошли вдоль кирпичной стены, окружавшей задний двор. Но собаки здесь не было.
— Давай оставим это, — зашептал Октавио, — я уверен, что собака спит внутри дома.
— Она должна выйти, — сказал Виктор Джулио и заколотил тростью по стене.
Громкий лай расколол утреннюю тишину. Старик возбуждённо подпрыгнул, размахивая тростью в воздухе, — дай мне остатки мяса, — потребовал он.
Октавио снял верёвку со своей груди и неохотно опустил стальной бак на землю. Старик вытащил деревянными щипцами последние куски мяса и бросил их через забор.
— Ты только послушай, как эта скотина глотает отраву, — весело болтал Виктор Джулио, — эта злобная тварь так же голодна, как и остальные.
— Пойдём быстрее отсюда, — зашептал Октавио, закидывая бак на спину.
— Не спеши, — рассмеялся старик. Чувство восторга охватило его, когда он нашёл, на что встать.
— Идём, — настаивал Октавио, — нас могут заметить.
— Не смогут, — спокойно заверил Виктор Джулио, поднимаясь на шаткий деревянный ящик, приставленный к стене. Встав на цыпочки, он рассматривал беснующуюся собаку. Яростно лая и не жалея своего горла, животное разбрызгивало пену и кровь, пытаясь вырваться на свободу. Вот уже ноги перестали сгибаться. Пёс свалился набок. Сильные судороги скрутили его тело.
Виктор Джулио задрожал, — как он тяжело умирал, — шептал он, спрыгнув с ящика. Он не чувствовал никакого удовольствия от того, что отравил собаку Лебанесы. Все эти годы, уничтожая собак, он всегда избегал смотреть на то, как они умирают. Он никогда не получал удовольствия, убивая бродячих дворняжек города. Это была только его работа, единственно доступная для него.
Смутный страх закрался в сердце Виктора Джулио. Он посмотрел на пустынную дорогу внизу. Затем, подогнув большой палец на левой руке, он положил между ним и запястьем свою трость. Держа руку вытянутой, он начал вращать трость взад и вперёд так быстро, что казалось, будто трость подвесили в воздухе.
— Что это за фокус? — спросил Октавио, увлечённо наблюдая за ним.
— Это не фокус. Это искусство. Это единственное, что я делаю хорошо, — печально пояснил Виктор Джулио, — по утрам и после обеда я развлекаю маленьких детей на площади. Некоторые дети даже дружат со мной, — он передал трость Октавио, — попробуй. Посмотрим, сможешь ли повторить это.
Виктор Джулио взахлёб хохотал над неуклюжими попытками Октавио удержать трость так, как полагалось, — это требует долгих лет практики, — сказал старик, — надо развивать свой большой палец, оттягивая его назад, пока он не коснётся запястья. И ты должен двигать рукой очень быстро, чтобы трость не имела времени упасть на землю.
Октавио вернул ему трость, — давай лучше поймаем этих собак! — воскликнул он, удивлённый внезапным появлением утреннего зарева и красочных пятен, возникших на восточном небе.
— Виктор Джулио, подожди меня, — закричал позади них ребёнок.
Босая, с чёрными спутанными волосами, завязанными на затылке, шестилетняя девочка быстро догоняла мужчин, — посмотри, какую игрушку подарила мне тётя, — сказала она, позволив старику посмотреть на щенка, отцом которого был только что отравленный Герман, — я назвала её бабочкой.
Она очень похожа на бабочку, правда?
Виктор Джулио сел на бордюр. Маленькая девочка устроилась рядом с ним и положила ему на колени прелестного пухлого щенка. В смятении он пробежал пальцами вдоль чёрной и бледно-жёлтой шкурки.
— Покажи бабочке, как ты заставляешь танцевать свою палку, — попросила девочка.
Виктор Джулио опустил собаку и вытащил из кармана бутылку рома. Не переводя дыхания, он полностью осушил её и бросил обратно в мешок. Старик с тоской оглядел радостное лицо ребёнка. Скоро она вырастет, подумал он.
Она не долго будет сидеть с ним под деревьями на площади и помогать ему наполнять мусорные баки тряпьём и хламом, веря в то, что ночью всё это превратится в золото. Он задумался, будет ли она тоже кричать на него и издеваться над ним, как это делает большинство повзрослевших детей. Он сильно зажмурился, — пусть смотрит, если только палочка захочет танцевать, — прошептал он и встал, растирая свои скрипучие колени.
Словно околдованные, Октавио и ребёнок уставились на трость.
Казалось, она танцевала сама по себе, оживляемая не только быстрым и изящным движением рук Виктора Джулио, но также и ритмичным топотом его ног, его хриплым и всё же мелодичным голосом, которым он пел детские стишки.
Октавио опустил бак и сел на него, восхищаясь мастерством старика.
Виктор Джулио остановился на полуслове. Его трость упала на землю. С удивлением и ужасом он смотрел на щенка, лакавшего сок отравленного мяса, который тихо сочился из бака.
Девочка подняла трость и подала её Виктору Джулио, — я никогда не видела, чтобы ты ронял её, — заметила она с беспокойством, — палочка устала?
Виктор Джулио положил дрожащую руку на её головку и нежно погладил её чёлку, — я возьму бабочку на прогулку, — сказал он, — а ты возвращайся в кроватку, пока твоя мама не нашла тебя здесь. Встретимся попозже на площади. Мы снова будем вместе собирать будущие слитки золота, — он поднял пухлого щенка на руки и сделал знак Октавио следовать за ним по улице.
