Ущелье прорезало неприступные скалы, словно след от гигантского плуга. На развороченных склонах росла лишь мелкая чахлая трава.
Шангарец с немногочисленными желтыми зубами, на одежде которого была чужая кровь, смотрел вверх, каждое мгновение ожидая нападения. Он знал, что главное — остаться живым хотя бы столько времени, чтобы сказать «я — друг». Дальше все зависело от реакции нападавшего и от того есть ли сейчас среди вольных красных воинов знакомые шангарцу люди. Лучше всего, чтобы был сам Банимбас. Его шангарец знал и надеялся быстро договориться.
Нападение произошло внезапно. Упавшая сверху сеть опутала шангарца. Его сдернуло с коня и потащило вверх. Жесткие веревки впились в лицо, прижали губы. Шангарец не имел возможности что-либо сказать. Он только мычал и слабо дергался.
Через мгновение он оказался на полу пещеры. В лицо ему заглянула мерзкая морда, заросшая волосами и разрисованная красной краской. Его освободили от сети, зато связали.
— Я — друг! — заявил шангарец.
Мерзкая морда принадлежала коренастому человеку, который не носил одежды, если не считать набедренной повязки. Его могучий торс покрывала цветная татуировка, по которой можно было прочитать всю его биографию. Заметив, куда направлен взгляд пленника, он хрипло рассмеялся, как гиена. Говорить он, похоже, не умел.
— Надо отвести его к хозяину! — сказал юный голос.
Шангарец повернул голову и различил в полутьме высокого мальчишку в красном платке.
Вольные воины встретили шангарца не слишком любезно, но иного он не ожидал. В главную пещеру, куда его втолкнули сопровождающие, из боковых входов с грозными выкриками высыпала толпа разбойников, потрясавших топорами и мечами.
— Не орать, шакалы! — перекрыл все другие голоса знакомый шангарцу голос, и в пещере стало тихо, как в могиле.
— Банимбас! — воскликнул шангарец.
— Ты смеешь называть меня по имени, собачье дерьмо? — осведомился Банимбас, вглядываясь в гостя.
— Я — Оклот, Лисий Хвост. Ты наверняка помнишь меня, — сказал шангарец. — Мы вместе грабили дорогу вдоль реки Красной. Аргосские купцы слагали о нас жуткие легенды, но эти легенды были ничто по сравнению с действительностью! Славные были денечки.
— Не грабили, — скривился Банимбас. — Запомни, лисье дерьмо или как ты там себя называешь, я никогда никого не грабил, и грабить не собираюсь. Феофил, объясни!
Вперед вышел тощий маленький человечек с лицом зайца.
— Мы — борцы за справедливость, — сказал он. — Нас ошибочно называют горными разбойниками, но никакого отношения к разбою мы не имеем. Все это происки наших врагов, бессильных против нас в открытом бою, трусливых шакалов, которые только и могут, что сидеть на задницах и робко лаять. Мы — вольные воины, и в знак нашей свободы мы носим красные платки, которые означают не кровь, как думают глупцы, а огонь, жгущий наши сердца при виде несправедливостей, творящихся под небом. Борясь с ними, мы используем оружие, но это только вынужденная мера, поскольку на иные убеждения на наших оппонентов не оказывают должного действия.
— Ты понял, лисье дерьмо? Мы не грабители. Мы — борцы за свободу, за то, чтобы накопленные неправедным путем ценности вернулись настоящим владельцам, — сказал Банимбас. — Правда, ребята?
Вольные воины нестройными, но страстными воплями, подтвердили слова предводителя.
— Так по этому поводу я и пришел к тебе, господин! — воскликнул Оклот.
— Ладно, рассказывай, — разрешил Банимбас.
То, что рассказал Оклот, Лисий Хвост, сильно заинтересовало Банимбаса и его парней.
Феофил был единственным, кто высказал сомнение:
— Я не понимаю, как такие состоятельные люди путешествуют без охраны, да еще у нас в горах, где, как известно, опасности подстерегают путника на каждом шагу. Ты уверен, что у старика действительно полно золота?
Оклот возмутился.
— Да если бы я не был уверен, да если бы я вот этими самыми глазами не видел, как старикан вынимает из тугого кошеля золотую монету, да разве я сказал бы об этом своему лучшему другу? Да разве повернулся бы у меня язык соврать Банимбасу?
Слова Оклота были убедительными. Какой человек в здравом уме стал бы лгать в подобной обстановке?
— Да, — сказал Банимбас. — Сомнительно, чтобы ты врал. Но если ты все-таки врешь… Ты знаешь, что тебя ждет.
Оклот усмехнулся. Когда они с Банимбасом трудились у реки Красной, он имел возможность понять, что такое человеческая боль и каких неистовых глубин она может достигнуть, и знал, сколь искусен в этом деле его бывший соратник.
9
Город, о котором Серзаку было известно только то, что он есть, представлял собой невысокий каменный вал, поросший травой и уродливо изогнутыми деревьями, который окружал десяток приземистых домов. Проход сквозь него был открыт и, похоже, никогда не закрывался — ворота, когда-то крепившиеся к своркам, валялись на земле сразу за валом. Оковка была с них снята, виднелись только следы. Стражи заметно не было.
За оградой бродили козы и свиньи. Из невысоких труб поднимался ленивый дым. Только одна труба дымила много и густо. Она была выше остальных и шире. Здание, над которым она торчала, тоже было выше и шире других. Кроме того, у входа имелась длинная привязь.
Серзак показал на трубу пальцем.
— Если я не ошибаюсь, а я ошибаюсь редко и вряд ли по такому поводу, это труба большой кухонной печи.
— Ты хочешь сказать, что здесь находится кабак? — спросил Конан, спешиваясь.
Серзак не ответил, но состроил такое лицо, что переспрашивать его не хотелось.
Коней оставили на привязи.
Конан открыл тяжелую деревянную дверь и первым вошел в невысокий проем. Ему так и пришлось идти дальше, согнувшись — свод был низким, словно в могиле. Свет исходил от чадящих масляных ламп, подвешенных к потолку. Коридор был пуст, если не считать то ли мертвого, то ли пьяного мужчины, который сидел у стены в темной луже, склонив косматую грязную голову на обнаженную грудь. Конан переступил через его вытянутые в проход ноги.
Серзак споткнулся и помянул какого-то неизвестного бога.
— Это определенно кабак, — сообщил он. — Я чувствую характерный запах. Мой нос еще никогда не ошибался.
В подтверждение правоты носа Серзака одна из дверей в коридор распахнулась, и оттуда вылетели веселые крики, визгливая музыка и низкорослый рыжеволосый бородатый варвар, совершенно голый. Вылетев, он приготовился справить малую нужду, но заметил посетителей.
Увидев Конана, он сразу принялся хохотать, показывая на него пальцем. Следом за ним в коридор выскочили еще несколько бородатых рыжеволосых варваров жуткого вида. Некоторые тоже были голыми, некоторые одеты в кожаное рванье, сплошь иссеченное, в дырах и подпалинах. Все они безоговорочно поддержали сородича. Киммериец, по какой-то причине, показался им невероятно смешным.
Из другой двери вышел человек в красных шелковых шароварах и засаленной рубахе неопределенного цвета. Варвары переключились на него. В руках у нескольких из них имелись большие деревянные плошки,
