- Полагаешь? - Он торопливо закурил и посмотрел на часы. - Тебе, конечно, виднее...
- Хочешь, провожу до самого трапа? Меня пропустят. А с таможенниками я тебя просто-напросто познакомлю. Скажу: 'Это мой муж'. По крайней мере в очереди стоять не придется.
- Не надо. - Он швырнул недокуренную сигарету в урну. - Ты права, и никому ничего не надо говорить! Просто знай, что я тебя люблю.
- И я тебя.
- Я тебя очень люблю. И что бы ни случилось...
- Глупенький! - засмеялась она. - Ну иди, не томись... Выпей перед отлетом кофе и рюмочку коньяку. Это на втором этаже.
- Я позвоню тебе. - Он нагнулся за чемоданом.
- Попроси наших ребят. У них прямая связь с Шереметьевом.
- Ну вот... - Он потянулся к жене и, переложив чемоданчик из одной руки в другую, неловко поцеловал ее.
- Портфель! - напомнила она.
- Ах, да! - Он подхватил портфель. - Ну?
- До скорого, милый. - Она на миг прижалась к нему. - Когда будешь лететь назад, скажи пилоту, чтобы мне сообщили. Я тебя встречу.
Он молча проглотил слюну, затравленно улыбнулся и решительным шагом направился к регистрационному входу. Обогнув барьер из никелированных труб, он толкнул дверь ногой и боком протиснулся в ярко освещенный зал. Поставив вещи, оглянулся по сторонам.
Прямо перед ним находилась стойка с весами, у которой уже образовалась небольшая очередь, справа в глубине виднелись турникеты и застекленные кабинки с пограничниками, слева торопливо заполняли, стоя за конторками, какие-то листки пассажиры.
Марк Модестович несколько растерялся, но быстро сообразил, что надо делать, и остановился у ближайшей конторки, несколько потревожив тощую и длинную, как жердь, леди с мохнатой шавкой на поводке. Женщина в белом халате, сидящая за столиком санэпидемконтроля, неодобрительно косилась на не в меру резвую и голосистую собачонку. Чужой и далекой предстала перед Марком Модестовичем очередь у багажных весов, надменная дама в долгополой безрукавке с ее противной лупоглазой собачкой, даже вполне будничная докторша за столом. Промелькнула мысль послать все это куда-нибудь подальше, пока не поздно, пока не сделан последний решительный шаг...
Он нашел в одном из отделений отпечатанный на русском языке бланк и, обмакнув казенную со скверным пером ручку, принялся заполнять декларацию. Фамилия, имя, отчество, гражданство и пункт следования, советская и иностранная валюта, оружие - тут все предельно ясно и просто. Банковский чек, мелочь на дорожные расходы, пара красных десяток... Остальное - нет, нет и нет. Драгоценностей тоже нет! Разве можно считать драгоценностями выставочные образцы? Синтетическим путем полученные кристаллы?
Значит, так: паспорт, билет, справка из Внешторгбанка и письмо в шереметьевскую таможню на бланке НИИСКа - все на месте.
Помахивая декларацией, чтобы поскорее просохли чернила, зажав в одной руке и чемодан и портфель, Сударевский встал в очередь. Изящные, но несколько бестолковые девицы в форменных синих жакетах слишком долго, как показалось ему, оформляли билеты и постоянно что-то путали. Не лучше были и пассажиры. Галдели на разных языках, отвлекали девиц от работы бесконечными расспросами, спорили относительно ручной клади. Но очередь, как ни удивительно, все же двигалась. То и дело пружинно вздыхала платформа весов, и упругая черная стрелка с легким звоном отскакивала к нулю, когда здоровый мужик в комбинезоне снимал очередную порцию чемоданов, саквояжей и ящиков. Он не принимал участия в оживленном разговоре на посторонние темы и, не теряя времени даром, аккуратно привязывал бирки, выстраивал багаж в линию.
Но и он раздражал сегодня Марка Модестовича. Чем? Трудно сказать. Быть может, непривычной своей деловитостью, от которой хотелось бежать. Быть может, просто затрапезным комбинезоном, который так не шел к окружающему бомонду.
Наконец настала минута, когда Сударевский, получив квитанцию на чемодан и ярлык с надписью 'incabin', который следовало надеть на ручку портфеля, перешел вдоль стойки к таможенному контролю.
Его встретила хрупкая миниатюрная красавица с пышными золотисто-рыжими волосами (элегантная униформа и золотые звезды в петлицах удивительно шли ей). Она приветливо улыбнулась и взяла у него декларацию.
- Извините, - мягко сказала она, возвращая листок, - прочерк делать не полагается; следует писать: 'нет, нет, нет' - и подвинула шариковую ручку.
- Сейчас, сейчас! - засуетился Сударевский и, надев очки, принялся подправлять декларацию.
- Укажите ваш чемодан, - осведомилась между тем таможенница.
- Вон тот, клетчатый. - Марк Модестович показал пальцем. - С левого края.
- Хорошо. - Она изящно наклонилась и поставила на торце меловой крестик. - Больше ничего нет?
- Только портфель. - Сударевский с готовностью водрузил его на стойку. - У меня письмецо для вашего начальства.
- Справка на валюту есть?
- А как же! - Он торопливо раскрыл паспорт, в котором лежала бумажка из Внешторгбанка.
- Спасибо, не надо. - Она вновь одарила его профессиональной улыбкой кинозвезды. - Раскройте, пожалуйста, портфель.
- Как? - сразу не понял Сударевский. - Портфель?.. Ах, раскрыть! Трясущимися руками он отстегнул замки. - Вот...
- Что у вас там?
- Да так... пустяки разные, служебные материалы.
- Выложите, пожалуйста, все на стол.
Он стал выгребать из портфеля нехитрые свои пожитки: две бутылки 'Столичной', носовые платки, полиэтиленовый пакет со значками, полдюжины расписных матрешек, завернутую в кальку буханку черного хлеба, папки с бумагами, носки и электробритву.
Ему казалось, что это длится бесконечно долго и движения его чудовищно замедленны, как у космонавта на лунной поверхности. В действительности же он опорожнил портфель за какие-то секунды, стремительно, судорожно.
Золотоволосая красавица, казалось, не обращала на него никакого внимания, смотрела себе под ноги, то ли обдумывая что-то свое, то ли любуясь лакированными туфельками. К его вещам она даже не прикоснулась.
- Готово? - Она точно очнулась от зачарованного сна. - Так, так... Что внутри? - и показала глазами на черный пластмассовый футляр.
- Я же вам говорю! - зачем-то осерчал Марк Модестович. - Образцы это! В письме все сказано!
- Синтетические кристаллы? - Она мельком глянула на бумагу. Покажите их мне, будьте любезны.
- Пожалуйста! - Марк Модестович непослушными пальцами попытался нащупать запорное колесико. - Сколько угодно. Надо так надо, - лепетал он, тужась раскрыть футляр.
- Дайте-ка я сама, - пришла она ему на помощь.
- Как угодно. - Он отступил в сторону и с независимым видом скрестил на груди руки.
- Ого сколько! - заинтересовалась она, снимая крышку. - И какие красивенькие! Просто прелесть!
Он ничего не ответил. Стоял себе молча и смотрел, как перебирает она тоненькими пальчиками разноцветные яркие камни, колдовскими звездами вспыхивающие под резким люминесцентным светом.
Недоразумение? Досадная случайность?
Он еще уговаривал себя, что все может обойтись, но уже знал: нет, не обойдется. Странное спокойствие вдруг снизошло на него. Гулкое, трепещущее сердце оборвалось и замерло, волнение осело и даже нога перестала выбивать прерывистую тревожную дробь. Только во рту стало горько, как от желчи, и пересохли разом похолодевшие губы.
