как именовалась она по перенятой Киевом американской классификации.
Это была самая современная, самая грозная субмарина в составе Черноморского флота России. Обладая энергоустановкой мощностью 43 000 лошадиные силы, она была способна погружаться на глубину до 600 метров, делая при этом 35 узлов в час. На ее борту находилось 28 крылатых ракет с дальностью поражения 3000 километров плюс почти столько же самонаводящихся торпед. При этом стальная «Акула» являлась одной из самых малошумных субмарин в мире. Натовцы давно мечтали убрать эту опасную игрушку как можно дальше от Ближнего Востока, и вот, похоже, их чаяния начали сбываться.
Разумеется, ни Бондарь, ни Костя, ни целый полк таких ребят, как они, не могли существенно повлиять на этот процесс. Но пока где-то там, наверху, сшибались лбами и ломали копья лучшие представители дипломатической рати, сотрудникам спецслужб предстояло выполнить свою часть работы. Может быть, не самую важную на данный момент. Тем не менее весьма ответственную.
Дело в том, что «Акула» была оснащена современнейшими навигационными, гидроакустическими, спутниковыми и другими техническими комплексами. К примеру, средствами связи, позволяющими принимать радиосигналы с командного пункта, находясь на четыреста метров ниже уровня моря. А недавно ее снабдили последним чудом техники, носившим название гидроакустический маяк АЛП-440, или «Флексоном».
Это произошло не далее как месяц назад. Полторы недели назад прибор исчез с борта подводной лодки. Вместе с капитаном второго ранга Малютиным Геннадием Викторовичем, одним из семи старших помощников командира.
В последнее время старпом Малютин плохо соответствовал светлому образу морского офицера в незапятнанном кителе, белых перчатках и с кортиком на боку. Судя по отзывам сослуживцев и подчиненных, он стал регулярно закладывать за воротник и вести себя просто-таки по-свински. Форма его все чаще выглядела так, словно он не снимал ее на ночь. Кортик затупился от бесконечных метаний в дверь каюты. К сожалению, командир спохватился слишком поздно. Через несколько дней после того, как Малютин не возвратился на лодку из самовольной отлучки на берег.
Впрочем, его моральный облик – хоть в чистеньком парадном кителе, хоть в тельняшке, залитой водкой и шампанским, – волновал начальство Евгения Бондаря и Константина Кардаша меньше всего. В ФСБ и ГРУ даже не вспомнили бы о загульном старпоме, если бы пропажа суперсовременного маяка не обнаружилась именно после его ухода.
Это обстоятельство придавало происшествию совсем иную окраску. Те же Соединенные Штаты, с которыми так сдружилась Украина, заплатили бы за крошку «Флекси» не один десяток тысяч долларов… а может, даже миллион… или несколько миллионов… Обладание маяком позволяло противнику не только выведать секреты российской гидроакустики, но и взять под контроль те подлодки, на которых были установлены АЛП-440. Параметры гидроакустического маяка представляли собой ценность гораздо большую, чем он сам по себе вместе со своей хитроумной начинкой.
Исходя из этого, активные поиски Малютина велись на территории всей России и за ее пределами как силами ФСБ, так и силами ГРУ. Приказ о проведении совместной операции отдал лично Верховный главнокомандующий, так что руководству обеих конкурирующих спецслужб оставалось умерить амбиции и действовать сообща. Бондарь понятия не имел, насколько далеко простирались рамки этого вынужденного сотрудничества, поскольку перед ним стояла узкая и вполне конкретная задача.
Он и поступивший в его распоряжение Константин Кардаш были откомандированы в Севастополь на тот случай, если беглый капитан не успел покинуть город и до сих пор ошивался где-нибудь поблизости с целью продать прибор любой из вражеских разведок. Вероятность этого была невелика, однако она существовала. По всей видимости, Малютин был заинтересован в получении наличных, а иностранные резиденты не держат при себе чемоданы с долларами, так что подобная сделка могла затянуться на неопределенный срок. Если же дезертир успел получить деньги, то оставалось надеяться, что просаживать их он станет прямо в Севастополе, где у него имелись собутыльники и приятели. В этом случае его следовало задержать и возвратить на подлодку, где с ним будет особый разговор.
Разумеется, в Управлении контрразведывательных операций ФСБ и Главном разведывательном управлении Минобороны очень хотели верить, что похищенный «Флексоном» до сих пор находится при Малютине, трезвом или пьяном, живом или мертвом. В конце концов, этот сукин сын мог пьянствовать у своей любовницы, ресторанной певички Арианы с экзотической фамилией Патрича. Мог валяться где-нибудь под забором или на больничной койке.
Или на дне морском, с камнем на шее.
Другими словами, кабинетные аналитики исходили из того, что Малютин взялся торговать секретами Родины без предварительной подготовки, спонтанно, с пьяных глаз. Бондарю же представлялось, что исчезновение моряка было запланированным и шансы наткнуться на него близки к нулю. Верхи, как водится, прислушиваться к мнению низов не желали. Поступил приказ во что бы то ни стало отыскать прибор, желательно вместе с похитителем. Сделать это предстояло Бондарю с помощью спецназовца Кости Кардаша и… господа бога, да будет на то его воля.
«Флексоном» представлял собой компактную штуковину, размерами и формой напоминающую двадцатисантиметровый баллончик лака для волос или спрея для уничтожения насекомых. Упакованный в сверхпрочный корпус из алюминиевого сплава, он таил в себе настолько дорогостоящую электронную начинку, что ее можно было бы запросто обменять на приличную иномарку с нулевым пробегом. Весила эта драгоценная малютка всего полкило, а питалась от двух стандартных девятивольтовых батарей.
Хотелось надеяться, что подвыпивший Малютин прихватил ее по ошибке, например, вместо фонарика или припрятанной бутылки. И теперь мирно спит, подложив под щеку сверхсекретный прибор, исправно работающий на частотах от 25 до 40 килогерц. Обнаружив Малютина в такой ситуации, Бондарь даже не стал бы его сильно наказывать, честное слово. Врезал бы пару раз за доставленное беспокойство – и гуляй, Вася. Но Малютина звали не Васей, а Геннадием Викторовичем, а его самовольная отлучка очень уж смахивала на дезертирство…
Из задумчивости Бондаря вывел голос водителя, сообщившего, что они прибыли на место.
«Ауди» действительно стояла возле длинного трехэтажного здания, выкрашенного в желтый цвет и увенчанного надписью «Севастополь». Слева было помечено, что это гостиница, хотя приписка справа утверждала, что это никакая не гостиница, а ресторан. Судя по обилию колонн и лепнины, здание возвели в пятидесятые годы прошлого века. Можно было не сомневаться, что полы внутри невероятно скрипучие, а каменные ступени лестниц хранят отпечатки десятков тысяч прошедших по ним ног.
– Памятник архитектуры, – подтвердил догадку водитель.
– Очень уж древний, – проворчал Бондарь, выбираясь наружу.
– Зато в самом центре. До всех трех вокзалов каких-нибудь десять минут хода.
– В Севастополе целых три вокзала? – фальшиво восхитился Костя, доставая сумки из багажника.
– Ну да. – Водитель принялся загибать пальцы. – Морской. Железнодорожный. И потом этот… автовокзал.
– А как обстоят дела с бабами? – задал Костя следующий, гораздо более важный для себя вопрос.
– Когда есть горячая вода, то очень даже неплохо, – заверил его водитель и захлопнул дверцу так поспешно, как если бы нес личную ответственность за состояние жилищно-коммунального хозяйства города. – Желаю удачи, – донесся его голос из тут же тронувшейся с места машины.
Это не вызвало у Бондаря приступа оптимизма. Несмотря на наличие трех вокзалов, покинуть Севастополь в ближайшем будущем он не надеялся. Поиски беглого капитана могли затянуться надолго. «Нет ничего хуже, чем ждать и догонять, – сказал себе Бондарь, входя в гостиницу. Но самое противное – заниматься этим без толку».
Регистрация прошла без осложнений. Правда, заполняя анкету, Костя доверительно сообщил девушке в окошке, что цель его приезда – жениться. На что она, покачав головой, задумчиво сказала:
– Не знаю, не знаю… У нас тут столько моряков, столько отдыхающих…
– А я не моряк и не отдыхающий. – Костя, улегшийся грудью на стойку, чуть ли не завилял поджарым задом.
– А кто же? – В устремленных на него глазах промелькнули первые искорки пробуждающегося интереса.
