свинья, ясное дело, кланяться не стала.
— Говори, — кивком головы я указала на ту, что справа.
— Свинья ее проклятая, черед забор подрывается и все ко мне норовит забраться, всю капусту попортила, — отчиталась бабенка, красная от досады и праведного гнева.
'Н-да, кажется, я тут нежданно-негаданно оказалась авторитетом и судией. Вот так влипла, и чего делать? Я ж не Соломон, да и рубить бедную свинку напополам чего-то совершенно не хочется'.
— Ты? — я указала на обвиняемую.
— Та что ж я, виновна, коль Марынька такая шустрая, уж и запираю ее, а она все подроется и прысь к Феоклине, — потянула баба.
— У тебя что, капуста что ль вкуснее? — хмыкнула я.
— Да не, — заулыбалась Феоклина, словно ей сказали какой-то несусветный комплимент. — Свинки у меня в загончике рядом, из помета одного с Марынькой, вот она 'на хрюк' и роет, другие-то от Катарины ко мне не лезут. Только эта шкода…
Обвиняемая Марынька согласно подвизгнула, дернув хвостиком, лихо закрученным в кольцо.
— И часто залезает?
— А почитай каждый день, — безнадежно вздохнула Катарина, махнув рукой.
Народ, видать, уже давно следящий за свиной историей и превратившей ее в бесконечный анекдот, блуждающий по селу, захихикал.
— Стало быть, из-за одной свиньи, к родне прорывающейся, вы две подруги вконец рассориться собрались? — я покачала головой. — Или решили, коль свинья-то так по-человечески себя ведет, сами по- свински поступать будете? — задумчиво добавила я.
Бабы покраснели и виновато посмотрели друг на друга и на свинью раздора. Упрямая свинка вздернула к небу пятачок.
— Да разберитесь вы с ней, бабоньки, — попросила я, — ну хоть кормите ее сообща, патриотку, или вовсе к родне переселите, потом мясо поровну поделите, а если на опорос оставили, так свинок. Неужто договориться не сможете?
— Хорошо, магева, сможем, спасибо, — поклонились мне спорщицы, расплываясь в довольных улыбках, словно я им открыла великую истину и, обнявшись, неожиданно заревели друг у друга на плече, подвывая: 'Феоклина, прости меня дуру! Нет, Катарина, это ты прости!!!' Свинка поглядела на своих хозяек и бочком-бочком попятилась в сторону плетня, разделявшего участки подруг, а потом нырнула в дыру.
— Первый раз такое вижу, наших баб с двух слов унять, — изумленно протянул Торин, дернув себя за бороду и машинально тронул вожжи.
Телега потрюхала по центральной деревенской улице. Собравшийся народ поглядел и медленно двинулся следом, делая вид, что просто так прогуливается или вообще по своим делам шествует, заодно обмениваясь сплетнями о приезжей магеве с не успевшими на концерт соседями.
Честно говоря, только после слов Торина я начала удивляться сама, с того самого момента, когда я скомандовала 'Говори', все происходящее казалось мне самым правильным на свете занятием. Будто я поступала именно так, как должна была поступить, поэтому, и все другие тоже поступали правильно и никаких сомнений в моих способностях и праве на суд не выказывали. Такое странное чувство. Никогда раньше у меня такого не было… Я и вдруг арбитр в деревенской склоки. Ох, ну и чудеса! Пожалуй, даже чудесней этого сильфа, что мне все плечо оттоптал, извертевшись от любопытства, маленький, а такой тяжелый, на диету его, что ли посадить?
— Почтенная магева, — неуверенно откашлялся потомок горных гномов, бросив на меня из-за плеча какой-то просительный взгляд. Никак сейчас чего клянчить будет. Интересно, чего ему надо? Уж больно стесняется, бородавки что ль на заднице вывести некому или другая какая болячка стыдная одолела?
Сгорая от любопытства не меньше своего сильфа, я вежливо кивнула, изъявляя готовность выслушать любое обращение.
— Вы остановиться у нас в Кочках, где думаете?.. Э-э, я вот тут прикинул, может, соблаговолите моему дому честь оказать?… — Торин смешался и замолчал, теребя в широких ладонях вожжи так настойчиво, словно задумал чего из них спрясть.
— А не стесню вас? — уточнила я, пытаясь скрыть радость.
Соваться на местный постоялый двор без единой монетки в кармане совсем не хотелось, а использовать сильфа в качестве карманного вора пока не позволяло завалявшееся где-то на дне души чувство порядочности.
— Места у нас много, старшую дочь, Вилану, только замуж отдал, горенку, что она с Полункой делила, освободим, младшая и с матерью поспит. Жена моя Дорина готовит знатно, не хуже чем бабы у Фоклина, трактирщика нашего. Да это ж какой почет — магева в доме… — Торин снова взглянул на меня с жалобной мольбой.
Мужик очень хотел, чтоб я отправилась с ним, и не только по доброте душевной, о статусе бородач думал и о том, что не сумей он доставить волшебницу к себе домой, его дорогая половина будет не слишком довольна. Когда Торин жену помянул, сразу стало ясно, гордится он ею, любит и побаивается. Это гном-то поперек себя шире. 'Ну да мы, женщины, народ такой, не только обворожить, но и застращать любого сумеем', — самодовольно подумала я и согласилась погостить у Торина.
Обрадованный возница погнал телегу вперед с такой скоростью, будто желал выставить ее на 'Формулу-1', сильф беспечно болтающий ногами у меня на плече едва не упал. Фаль машинально схватился за прядь моих волос цепкой ручонкой и я зашипела от боли.
— А магева с фималом и вовсе для жилья благословение, — довольно прибавил повеселевший мужик и принялся разливаться соловьем о том, какой уют и комфорт меня поджидает.
— Это как он меня вольного сильфа обозвал! — подпрыгивая на плече, завопил мне на ухо Фаль, так, что на пару секунд я вообще оглохла на одно ухо, зато продолжала слышать его негодующий вопль другим. — Меня и слугой! Я… я ничем не связан, в любой момент покинуть тебя могу!
— Можешь прямо сейчас, — прошипела я, щелчком скинув разбушевавшегося мотылька на телегу. — Уже половину волос с головы выдрал и оглушил начисто!
Мигом придя в себя, шкодник заткнулся и, трепеща удивительной красоты крылышками, завис перед моим лицом, виновато взмахивая длиннющими ресницами. Интересно, Фаль среди сильфов одни такой плейбой на сотню или они все такие красивые? Или все дело в том, что мотылек так мал, что я не вижу на его лице никаких дефектов? Да нет, таких сияющих глазищ у людей все равно не бывает.
— Прости, о прекрасная магева Оса! Я не желал оскорбить тебя, — защебетал негодник, переходя на возвышенный стиль. — Вельми возмутил меня сей неуч, спутавший сильфа с подневольным служителем, заклятьем повязанным.
Зеленые чуть раскосые глаза стали еще шире и так проникновенно печальны, что я почти расчувствовалась. Ну точь-в-точь 'умирающий с голоду котенок', выпрашивающий у черствого человека кус дорогущей ветчины сразу после того, как смолотил миску вареной курятины. Фыркнув я, протянула Фалю раскрытую ладонь и он, хитрюга, тут же разулыбавшись до ушей уселся на ней.
Пока мы тихо препирались с сильфом, выясняя вопросы главенства в нашем маленьком прайде, счастливый Торин подогнал телегу к широко раскрытым воротам украшенным нехитрой, но сделанной с душой и любовью, резьбой.
По чисто выметенному двору у большого бревенчатого дома его шла высокая, на полторы головы выше гнома, русоволосая статная женщина из тех, при одном взгляде на которых вспоминаются Некрасовские строки про коней и горящие избы. Серое платье с квадратным весьма скромным вырезом на груди, прикрытым белой рубашкой, обрисовывало впечатляющую фигуру.
Лохматущий черно-серый пятнистый пес габаритами с хорошего теленка первым учуял и приветствовал хозяина заливистым басовитым лаем. Да уж, при таком страже и ворота можно хоть на всю ночь открытыми оставлять, тогда зверушку кормить не надо будет, во всяком случае, первое время, пока воры не поумнеют, а потом уже по ночам с цепи по деревне на поиски харчей пускать.
— Дорина, солнышко, вот я и дома, — бодро протрубил Торин, направляя повозку в раскрытые ворота. — Гостинцев от шурина привез! И… — гном повернул голову в мою сторону, только договорить не успел.
Дверь дома шарахнулась с такой силой, что пес поперхнулся очередным 'гав', а Фаль икнул и едва не
