вырвался тихий, похожий на вздох или стон призыв: «Латавра!» Она быстро повернулась, бросилась к нему, нежность озарила ее лицо, а из широко раскрытых глаз хлынула радость…
2
Утром, сильные, бодрые, омоложенные, словно напившись «живой воды», они принялись за работу. Шифровка из Центра гласила:
«1.42. Центр. Ивану: Ускорить предполагавшуюся отправку 'Красавчика' в Локоть. Связь с источником в Витебске, который даст все указания, обеспечит 'Могучая', Подготовить список и характеристики агентов НТС, ведущих подрывную работу с военнопленными в лагерях под Берлином. Описать внешний облик старших и радистов диверсионных групп, готовящихся для переброски в наши тылы. Ученые-физики, имеющие отношение к атомному оружию, приезжают на отдых в Блед под чужими фамилиями, учтите. Поздравляем с пятидесятилетием и награждением орденом Красного Знамени. Граф. 1.»
— Эту шифровку, Алешенька, мне дали на всякий случай, если не доведется с тобой встретиться. А о награде я ничего не знала. Поздравляю от всего сердца, ты это заслужил! Я дала бы тебе Героя, мой милый Алеша! — Она, нежно обняв его за шею, поцеловала.
Вторая перехваченная шифровка Байдалакова к Георгиевскому:
«19 января 1942 года. Рекомендую оставаться на месте и не прерывать связь с бывшими друзьями. Имеет ли успех пропаганда наших идей в 'Охранном корпусе'? Профессор Ильин находится в данное время в Цюрихе. Адрес: Цюрих, Женевьевы, 12, желательно наладить заблаговременно с ним связь. Посланец подробно объяснит. Посылаем 10000 марок. Магу. Победа.»
— Александр Граков все нам объяснит! А вот и он, легок на помине, — сказал Алексей Алексеевич, услышав стук в дверь, и направился в прихожую.
Свежевыбритый, румяный от мороза Граков, весело и плутовато поглядывая на Хованского и Латавру, пожелал им доброго утра и вдруг, став серьезным, поглядел на часы:
— У меня в запасе один час. Полагаю, успеем.
— Прочтите шифровку вашего «Победителя» Байдалакова. — Алексей протянул Гракову записку.
Тот пробежал глазами по строкам:
— Все ясно. В связи с разгромом немцев под Москвой Байдалаков впал в панический страх. А профессор Ильин, сами знаете, фигура в эмиграции видная, ярко выраженный англоман и наверняка связан с Интеллидженс Сервис и Си-ай-си. Зная лавирующую позицию Георгиевского, они там, в Берлине, на всякий пожарный случай хотят закинуть «первую удочку», поэтому и денег столько ему отвалили.
— А откуда у них деньги? Фашисты вроде не так уж щедры — заинтересовалась Латавра.
— Крупные суммы поступают из Смоленска от Околова: золото, драгоценности, картины, безделушки.
— Грабит население?
— Конечно! Посылает добрую часть в Варшаву Вюрглеру, а тот, в свою очередь, не оставаясь сам в обиде, шлет в Берлин Байдалакову и всей его шатии. Драгоценности храним как неприкосновенный запас, а деньги тратим, — отрапортовал Граков.
— Неужели один Околов содержит всю организацию в Берлине? — удивилась Латавра.
— Не совсем. Занялись спекуляцией. Из Парижа по нелегальным каналам переправляются кофе и духи — этим занимаются Поремский и еще кто-то. Из Праги привозят шерсть и хлопчатобумажные ткани. Все это перепродается в Берлине.
— А почему в шифровке они интересуются «Охранным корпусом»? Не проще ли было вам об этом сказать?
— Думаю, это надо понимать так: «Успешно ли работает разведка НТС в 'Охранном корпусе'?…» Они ведь все носятся со своей «третьей силой». Мы это выясним, расшифровав ответ Георгиевского.
— Ну ладно, поглядим. А как с вашей предстоящей поездкой в Советский Союз в соответствии с заданием «Радо»? — Латавра внимательно, с нескрываемым любопытством наблюдала за каждым жестом Гракова.
— Под Берлином, в деревеньке Цитенгорст, организован особый лагерь для военнопленных, наиболее пригодных для разведывательной и политической подготовки и засылки в оккупированные области в качестве немецких пособников в административные, хозяйственные, пропагандистские и прочие немецкие органы, а также дли шпионско-диверсионной работы в тылах Красной армии. — Граков вынул трубку, набил ее. — Вы разрешите? Подготовкой ведают Поремский с компанией, а засылку осуществляют Шитц, Редлих и отныне ваш позорный слуга. Впрочем, Редлих недавно уехал.
— Меня интересует программа, которую вы проводите, — пояснила Латавра.
— Я ездил дважды в Гамбург и встречался там не то с «Радо», не то с его представителем. Рассказал ему все наши берлинские дела и ваше, Алексей Алексеевич, предложение. Его заинтересовал лагерь советских военнопленных Цитенгорст и большой лагерь за Кепенигом, откуда мы переводим военнопленных, согласившихся работать с немцами. «Радо» предложил мне связаться в том лагере с одним человеком, который порекомендует мне «выбрать» подходящих людей для Цитенгорста. Я так и сделал, взяв пятнадцать военнопленных. Часть из них поедет со мной, а остальных пристроил к Редлиху. Первая группа с одним нашим человеком и тремя сволочами должна пересечь границу за Витебском. Вторая группа прибудет в Локоть для переброски к партизанам. Там рядом брянские леса, царство партизан. Вот немцы и хотят иметь среди них своих людей. Ха-ха-ха! Эти четверо — настоящие ребята, их «дядя Назар» особенно рекомендовал.
— А как же вы нашли в огромном лагере под Кепенигом этого «дядю Назара»? — Латавра пристально смотрела на Гракова.
— По описанию: одноглазый и хромает на левую ногу. Живет в бараке номер семьдесят один, член подпольного комитета лагеря. Они там всех знают, кто чем дышит. Удивительные люди, голодные, оборванные, холодные, в чем только душа держится?! Помочь им ничем нельзя.
— «Дядя Назар» — это бывший офицер нашей армии? Так? — спросила Латавра и заметила: — Жаль, конечно, пленных, но они сами виноваты…
— Вы меня простите, Латавра, нельзя объявлять «врагами народа» людей, которые по неопытности своих военачальников попали в плен, — возбужденно бросил Граков.
— Не говорите глупостей! — вспылила Латавра. — Как смеете вы осуждать действия товарища Сталина!
— Он не осуждает, — положив ей руку на плечо, мягко произнес Хованский. — У себя в кругу мы привыкли обсуждать все, что угодно. А вам, Александр, скажу: не спешите с выводами. Пленных немцы берут все меньше и меньше.
— Спасибо, что Красная армия и ее командиры научились воевать, — не сдавался Граков, сердито попыхивая трубкой.
— Мы тоже Красная армия, — улыбнулся Алексей, — и тоже кое-чему научились. «Лучше смерть, чем иноземное иго!» — некогда сказал Кузьма Минин, а старая русская пословица гласит: «Русский терпелив до зачина».
— Побываю на Руси, все своими глазами увижу, а покуда отправлюсь к Георгиевскому, и в обратный путь с вашего, Алексей Алексеевич, благословения. — Граков начал прощаться. Потом хлопнул себя ладонью по лбу и воскликнул: — Господи! Совсем из ума вон, я при ребятах не хотел открывать. Объявился Чегодов! Приезжал Вюрглер из Варшавы в Берлин и рассказывал, будто Олег сидел в черновицкой тюрьме, бежал оттуда, скрывался, потом пришел во Львов, явился к Брандту. Тот втянул его в какое-то грязное дело, как я понял, быть «подсадной уткой» в тюрьме, чтобы выведать сообщников какого-то видного
