национальном киноархиве. — Но существует огромная разница между просмотром чистой копии на большом экране и видеокассетой”.
Ланс Лоусон подтверждает, что со времен успеха Тарантино желание молодых энтузиастов работать в “Видео-архиве” резко возросло. Начинающие режиссеры всерьез надеялись, что что-то из волшебной атмосферы магазина подействует и на них.
“Определенно, на нас теперь обращают намного больше внимания, — продолжает он. — Например, после прихода Дэвида Леттермана телефон звонил не переставая, звонили со всей страны. С ума можно сойти, в прежние времена к нам за работой обращался один человек в месяц, а сейчас мы вынуждены выслушивать по десять в неделю. На этой неделе пришел парень, который искал работу, резюме он записал на видеокассету. Он был режиссером игровой картины под названием “Подземка”. К нам приходили люди, которые хотят стать режиссерами, но еще ни разу не приходил никто, кто бы уже снял свой фильм. Это было немного чудно”.
Таким образом, интерес Тарантино к писательству рос. В то время, когда он не стоял за прилавком, он трудился над собственным сценарием. Не стоит недооценивать количество времени, которое он этому уделял: “все рассветные часы”, по свидетельству одного из его приятелей. К 1987 году он полностью закончил два сценария — “Настоящая любовь” и “Прирожденные убийцы”. Он совал ранние наброски под нос Лоусону, чьи советы лежали в основе его режиссерской школы.
“Это звучит немного глупо, но чтение его сценариев никогда не доставляло мне удовольствия, — признается Лоусон задним числом, находя это забавным. — Существует огромная разница между просмотром пьесы или фильма и их чтением”.
Некоторые из ранних образов прозрачны — Элвис и Сонни Чиба всплывают в “Настоящей любви”, а торт со дня рождения Кларенса Уорли в этом фильме и напоминание о тройном счете Сонни Чибы — это то, что Квентин предпочитал приберечь для себя. “Это время прекрасно схвачено в “Настоящей любви”, — вспоминает Квентин. — То, что говорит Кларенс, это то, что говорил я и все мы”.
“У Квентина мозги приспособлены для написания диалогов, — считает Эйвори. — Он может дословно повторить разговор, который у вас был 10–15 лет назад”.
Так, в “Героях на продажу”, в магазине Комисов, где работает Кларенс Уорли в этом фильме, легко узнается “Видео-архив”…
АЛАБАМА:
Bay, это же клевое место работы…
КЛАРЕНС:
Да, в самом деле, классно. У меня есть ключ, так что я просто захожу, знаешь, почитать комиксы, послушать музыку.
АЛАБАМА:
Давно ты здесь работаешь?
КЛАРЕНС:
Почти четыре года.
АЛАБАМА:
Это давно.
КЛАРЕНС:
Да, знаю. Но это не так уж и плохо. Я неплохо справляюсь с большинством посетителей. Так что пока держусь, читаю комиксы.
АЛАБАМА:
И много тебе платят?
КЛАРЕНС:
Нет, и это капля дегтя в бочке меда. Но босс, он классный мужик, время от времени дает взаймы, если очень нужно. Хочешь посмотреть, как выглядит первый выпуск “Спайдермена”?
Множество диалогов имеют знакомое звучание. “Вы бы узнали массу вещей, — рассуждает Лоусон, освободившись от клиента, которому он с трудом всучил франко-канадский фильм “Леоло”, один из своих любимых, — вы бы поняли, откуда то, откуда это. Многое было очень личным. Например, мне это настолько надоело, что я перестал ходить обедать с Квентином, потому что Квентин был прообразом персонажа Стива Бушеми из “Псов”. Он не давал чаевых и имел из-за этого кучу проблем. Я, бывало, говорил ему: “Квентин, может быть, эти женшины — матери-одиночки, может, они чаевыми и живут”. Но он не мог этого понять. Ему просто не хотелось понимать, и эти вещи выскакивают то там, то тут, и вы знаете, откуда они берутся. Он часто говорил что-то вроде: “Сейчас я иду за Джимми Ридлом”, а я отвечал: “Квентин, эта информация мне кажется излишней”.
В итоге эту фразу Ума Терман говорит Траволте в “Криминальном чтиве”. Лоусон, до сих пор близкий друг Тарантино, по-прежнему относящийся к нему с большой любовью, накопал еще несколько самородков.
“Знаете, в те времена Квентин немного робел, — продолжает Лоусон, — Он был настоящим ребенком, который никогда не уезжал дальше Лос-Анджелеса. Возможность путешествовать по всему свету расширяет горизонты. Это ему очень помогло, и я счастлив — он сделался лучше. Знаете, я тогда поддразнивал его: “А ты бы стал спать с Элвисом?” Эта мысль приводила его в ужас, он твердил: “Нет, нет, нет, нет. Я должен подумать об этом”. Я продолжал: “Да ладно, это же Элвис… Король”. А он говорил: “А ты стал бы?..” А я: “Ну, необязательно с Элвисом, может быть, с Боуи…” В то время я здорово запал на Боуи. А он: “Так что, стал бы?” Все эти разговорчики в конце концов вошли в фильм”.
В начальной сцене “Настоящей любви” Тарантино на самом деле трогательно отдает дань Лоусону. Кларенс Уорли обращается к своему доброму шефу, владельцу магазина комиксов, как к Лоусону. Большей автобиографичности вы не получите.
“А потом, персонаж Эрика Штольца из “Криминального чтива” написан с меня, — говорит Лоусон почти с гордостью. — Я сказал Квентину: “Если бы я знал, что ты собираешься уделить моим словам столько внимания, я бы постарался быть более остроумным”.
Однако Роджер Эйвори вспоминает кое-кого, кто не всегда был таким интеллектуалом. “Однажды Квентин заправлял магазином. Он попросил какого-то парня уйти, и парень на него наехал. И вдруг Квентин схватил его за загривок и — бац! — впечатал мордой в угол прилавка. Это было как прием из фильмов Квентина. Кровь прямо-таки засочилась из головы, потекла по глазу… Квентин может быть забавным”.
И это еще не все. “Однажды в “Видео-архив” пришел посетитель с пленкой, которая была просрочена месяца на три или вроде того, — продолжает Эйвори, напоминая нам, что перед каждой потасовкой Квентин просил своего противника немного подождать, пока сам исполнял почти сюрреалистический ритуал изъятия висячей серьги из уха, чтобы ее не вырвали в пылу сражения. Такая сцена вполне была бы к месту в его фильмах. — У него были такие кольца в ушах. В этом его обычная логика. Вы собираетесь с ним подраться, а тут: “Минутку, подождите”. Короче, Квентин рассказал этому парню, сколько нужно заплатить штрафа за просрочку, и парень уперся: “Это же куча денег, я просто оставлю кассету себе”. И пошел к двери. Ну, Квентин идет за ним, — Эйвори смеется, — я не думаю, что парень этого ожидал. Но Квентин всем своим весом — бум! — заехал парню в грудь. Толкает его на улицу, толкает и толкает. А парень-то был не маленький. Все дело в том, что ничего такого Квентин не боялся”.
Возможно, это тот случай, когда “кот из дома, мыши в пляс”, потому что Лоусон, защищая “благовоспитанного” Квентина, до сих пор настаивает на том, что эти истории ни в коем случае не могут быть правдой.
“Самым оживленным я видел Квентина, в тех случаях, когда мы шли в кино, а перед нами садился кто-нибудь, кто никак не мог помолчать. Квентин никогда не стеснялся сказать таким типам, чтобы они заткнулись. Я имею в виду, словесно он мог сильно оскорбить… оскорбить их интеллектуальные способности”.
Итак, зададим этот вопрос Тарантино. Применял ли он физическую силу? “Да, это случалось пару раз за пять лет, — хихикает он. — Я имею в виду, что все это правда”. Однако в начале 1989 года, после всего того, что — с какой стороны ни посмотри — можно было бы назвать важным периодом времени, Квентин решил назвать это все “днем в “Видео-архиве”.
На том этапе он не знал, что он будет делать: начнет ли писать статьи о кино, станет ли киножурналистом. Дело было в желании сдвинуться с места, он чувствовал себя немного изолированным.
