разногласия. Меня также интересовало, много ли ему известно и что он может сказать на открытом заседании суда. Однако разбирательством занимался господин Амеротк. Я понял, что совершил ошибку. Менелото должен был быть убит, но бежал. А другие? – Он пожал плечами. – От Аменхотепа следовало избавиться непременно. Мне оставалось только гадать, что рассказал божественный Тутмос Ипуверу, а может быть, он чем-то поделился и с Омендапом. Я рассуждал так. Если использовать соперничество между Хатусу и Рахимером, любые безрассудные планы покойного фараона будут забыты. – Он развел руками. – Тутмос был мертв, но кто еще знает обо всем? Хатусу? Рахимер? Омендап? Менелото? Аменхотеп? Если бы престолонаследие прошло мирно, гладко, кто знает, какие причудливые идеи могли быть выдвинуты. Неужели вам не понятно, что у меня не оставалось другого выхода! Тутмос или те, кого он убедил, могли бы нанести удар в сердце религии Египта. Я сожалею насчет амеметов и истории в Долине царей, но опять повторяю, что у меня не было выбора. – Он вскинул голову и смотрел на Амеротка расширенными от волнения глазами. – Меня направляли боги, Амеротк! Над моей душой властвовал Сет. Что значит людская суета по сравнению с волей Амона-Ра?
– Вас ждет смерть, – сказал Амеротк.
– Мы все умрем, Амеротк. С каждым днем тени все длиннее и ближе. Я прошу об одном одолжении. Я не хочу быть погребенным в Красных землях или чтобы мое нагое тело висело на столбе. Не хочу, чтобы надо мной глумилась чернь. И также не хочу, чтобы другие знали причину моих действий. Пусть ветры пустыни заносят песком Саккару, и тайна пирамиды Хеопса останется никем не узнанной. – Он облизнул пересохшие губы. – Можно мне немного вина?
Амеротк прошел к тому месту, где жрец поставил для богини еду и питье. Он успел до половины наполнить глиняную кружку, когда услышал позади легкий шум. Повернувшись, он увидел, как Сетос, откинув голову, вытряхивает себе в рот последние капли из кувшинчика, принесенного им в мешке для свитков.
– Змеиный яд, – пояснил он. – От него останавливается сердце и свертывается кровь.
Он лег, положив под голову свой мешок, словно готовящийся уснуть ребенок, и протянул руку судье.
– Не оставляй меня, Амеротк.
Судья опустился на колени рядом и сжал начинавшую холодеть руку Сетоса, хотя тому еще хватило сил на ответное пожатие.
– Прочитай надо мной молитву, – прошептал Сетос. – Пусть меня похоронят как полагается, и моя душа отправится в чертоги Осириса, где я отвечу за все содеянное.
Он лежал некоторое время тихо, затем по его телу прошла судорога и в углах рта выступила пена. Веки его затрепетали, и голова безвольно поникла. Тогда Амеротк отпустил отяжелевшую руку Сетоса. Он прочитал короткую молитву, затем обвел взглядом священный ларец, сосуды с благовониями, священные чаши и блюда. И склонил голову.
– В конце остается только правда! – слова его прозвучали как молитва.
