Стэну не терпелось найти парней, убивавших ковбоев. Вот Эл и нашел их и сейчас готов был обделаться от ужаса. Надо же так глупо попасться! Женщина в роли приманки — классика жанра!
Он метнулся к двери, но рывок натянувшейся цепи отозвался такой болью в ноге, что Эл чуть не сорвал голосовые связки. Рухнув на пол, он стонал и подвывал до тех пор, пока боль не пошла на убыль.
Где же они, остальные убийцы? Наверху смеются над его воплями, пока он скулит, как обмочившийся щенок? Ждут, пока он устанет настолько, что сделается легкой добычей?
Он им еще покажет!
Эл с трудом сел и потянулся к ловушке. Он попытался разжать створки капкана, однако те крепко сомкнулись на ноге. Ухватив цепь, Эл попробовал вырвать ее из крепления где-то под лестницей, но цепь не поддавалась.
Ковбоем начала овладевать паника. Ее холодные пальцы сомкнулись на горле Эла… И вдруг на лестнице раздались шаги. Подняв голову, он увидел
Монашку.
Моргнув, Эл снова взглянул.
Монашка осталась на месте. Сощурив глаза, Эл разглядел, что это та самая баба, которая его сюда завела. Сейчас она была одета в растянутый свитер и широкие брюки и смыла всю косметику с лица, но Эл понял, что это монахиня, по головному платку — белой ленте вокруг ее головы, с которой свисала черная вуаль.
Внезапно, забыв на секунду о боли и ужасе, Эл вновь очутился в начальной школе «Матерь всех страждущих» в Камдене. Все было как до его исключения: он опять сидел за партой, и сестра Маргарет приближалась к нему с линейкой в руке. Только эта монашка была намного моложе и сжимала в руках бейсбольную биту —
Эл огляделся. Больше никого — лишь он и монахиня.
— Где остальные?
— Остальные? — переспросила женщина.
— Да. Остальные из твоей шайки. Где они?
— Нет никаких остальных. Только я.
Она лгала. Наверняка лгала! Она — чокнутая монашка — убила всех этих ковбоев? Быть того не может! Но по-любому нужно выбраться отсюда. Эл попытался ползти, однако цепь не пускала.
— Ты совершаешь ошибку! — выкрикнул он. — Я не один из них!
— Конечно, ты один из них, — сказала она, спускаясь по ступенькам.
— Нет. Я не вру. Видишь? — Он ткнул пальцем в мочку правого уха. — У меня нет серьги.
— Сейчас, может, и нет, но раньше была.
Переступив через дыру, оставшуюся на месте фальшивой ступеньки, монашка встала слева от него.
— Раньше? Это когда?!
— Сегодня днем, когда ты проезжал мимо этого дома. Ты сам говорил.
— Я соврал!
— Нет, ты не врал. А вот я соврала: я не отсиживатась в подвале, а смотрела в окно и видела тебя и твоих дружков в машине.
Ее голос внезапно стал холодным, острым и хрупким, как бритвенное лезвие.
— И я видела эту несчастную женщину и ребенка, которых вы везли с собой. Где они сейчас? Что вы с ними сделали?
Теперь она цедила слова сквозь зубы. Выражение ее глаз и бледность, разлившаяся по лицу, напугали Эла до чертиков. Когда монашка со своей битой шагнула вперед, он прикрыл руками голову.
— Пожалуйста! — взвыл он.
— Ничего!
Монашка взмахнула битой, но удар пришелся не по голове ковбоя. Вместо этого бита со звоном врезалась в створки капкана. Когда Эл заорал и автоматически потянулся к раненой ноге, он запоздало сообразил, что монашка делает это не впервые, потому что теперь его голову ничто не прикрывало, и женщина вновь занесла биту. На сей раз она метила гораздо выше.
Сестра Кэрол поглядела вниз, на потерявшего сознание человека с окровавленной головой и изувеченной, зажатой в капкане ногой, и всхлипнула.
— Я знаю, — произнесла она вслух.
Она так устала… Сейчас ей больше всего хотелось опуститься на пол и плакать до тех пор, пока не придет спасительный сон. Но времени на это не оставалось. Каждая секунда была на счету.
Сестра Кэрол спрятала все чувства — жалость, сострадание — в самый темный и глубокий уголок души, откуда им было не докричаться до ее сознания, и принялась за работу.
Для начала она крепко связала руки ковбоя за спиной. Затем принесла из ванной полотенце и запихнула ему в рот, обвязав для надежности голову пленника веревкой. Покончив с этим, сестра Кэрол извлекла из шкафа лом и кусок доски два на четыре дюйма. С помощью лома она разжала створки капкана и просунула внутрь деревянный брус, чтобы ловушка не захлопнулась. Потом она освободила ногу ковбоя. Тот пару раз застонал, но так и не очнулся.
Связав пленнику ноги, сестра Кэрол ухватилась за ковер, на котором тот лежал, и поволокла его к входной двери и вниз по ступенькам крыльца. Перед крыльцом стояла красная тележка. Женщина скатила бесчувственное тело с последней ступеньки прямо в тележку и примотала веревкой, а затем просунула руки в лямки рюкзака. Теперь она была готова. Взявшись за ручку, сестра Кэрол выкатила тележку по гравию подъездной дорожки на асфальт улицы. Оттуда пошло легче.
Сестра Кэрол знала, куда направляется, — она заранее выбрала место.
Этой ночью она собиралась попробовать кое-что новое.
Эл плакал и мычал в кляп. Если бы он только мог поговорить с монашкой, та бы наверняка передумала. Однако сквозь заткнутую в его рот тряпку не пробивалось ни слова.
А времени у него было мало. Эл висел вверх ногами, покачиваясь на легком ветерке. Женщина привязала его за ноги к одной из верхних скоб электрического столба, и ковбой знал, что последует дальше. Поэтому он умолял глазами, умолял всей душой. Он пытался включить телепатию.
А затем он увидел лицо монашки, освещенное лунным светом, и с последней мертвящей ясностью осознал, что погиб наверняка. Даже если бы эта женщина услышала его, ничего из сказанного не изменило бы ее решение. Ее глаза были пусты. Хозяйка покинула дом. Проклятая сучка двигалась на автопилоте.
Когда бритвенное лезвие блеснуло, перечеркнув его горло, Элу ничего не оставалось, кроме как обмочиться.
Справившись с тошнотой, сестра Кэрол присела на бордюр и позволила себе немного поплакать.
