Анджела Дрейк
Пленница сновидений
Пролог
Два десятилетия назад, когда Зое было шесть лет, мать взяла ее с собой к предсказательнице будущего. Гадалка была стара; глубокие морщины окружали ее глаза и веером расходились от уголков рта. У нее были длинные черные волосы, перехваченные вязаным шелковым шарфом, и золотые серьги, тускло мерцавшие в полумраке пыльной и душной комнатки.
Зоя как зачарованная смотрела в морщинистое лицо и сверкающие пронзительные глаза. Она была загипнотизирована, не могла сдвинуться с места и испытывала непонятное, пугающее возбуждение.
Мать сидела, стиснув руки, и лихорадочно задавала вопросы. Наконец старуха оторвала взгляд от туманного стеклянного шара и заговорила.
Длинные, тягучие фразы… Зоя следила за ярко-красными губами, внимая убаюкивающему ритму; естественно, смысл слов гадалки ребенку был недоступен.
Однако мать все прекрасно поняла. Плечи ее сгорбились, кулаки сжались, она громко зарыдала и бросилась к дверям. Перепуганная Зоя, рысью припустившись за плачущей матерью, оглянулась и бросила последний взгляд на странную женщину, обладавшую таинственной властью вызывать такое горе.
Глава 1
Франсуа Рожье посмотрел на блестящую желтую лужицу, покрывавшую дно сковородки, выключил газ и точным движением деревянной ложки превратил лужицу в пышный холм. Вторым движением он переправил это маленькое произведение искусства на нагретую тарелку, по ободку которой располагались петрушка и нарезанные кружками помидоры.
— Леонора, твой омлет готов.
Девочка сидела за столом, склонившись над тетрадью, и с болезненной тщательностью выводила буквы. Она подняла голову, похлопала глазами, возвращаясь к действительности, затем посмотрела на тарелку, на отца и улыбнулась.
Леонора скрупулезно пересчитала дольки помидора и веточки петрушки.
— Семь и семь. — Она по-птичьи склонила голову набок. — Счастливое число.
— В самом деле? — невозмутимо спросил Франсуа, гадая, кто мог ей это сказать.
Леонора потянулась за мельницей для перца. Маленькие, но сильные пальчики повернули рукоятку, и на тарелку посыпался коричневый душ. Девочка взяла вилку и благовоспитанно погрузила ее в омлет.
У нее были вкусы взрослого человека. За завтраком Леонора предпочитала кофе апельсиновому соку, на ужин ела не куриную грудку, а свежеприготовленную «пасту». Правда, к тому времени она уже два года жила с отцом. Эти два года составляли треть ее жизни. А ее отец был человеком осторожным и аккуратным, если не сказать дотошным.
— Можно посмотреть, над чем ты трудишься? — спросил Франсуа.
Если бы девочка сказала «нет», он отнесся бы к ее мнению с уважением.
Обрадованная его вниманием, Леонора кивнула и улыбнулась.
Франсуа посмотрел на слова, написанные незатейливым, но уверенным детским почерком. Увиденное напомнило ему полные энергии абстрактные картины, выставленные в манхэттенской галерее Поппи. Картины, написанные главным образом зрелыми людьми.
При этом воспоминании его пронзила острая боль. Поппи стоит посреди зала в луче солнца, ворвавшемся в огромное окно, и ее белокурую голову окружает золотистый нимб… Франсуа крепко зажмурил глаза и нахмурился.
Не думай о ней, внушил он себе, ощущая свинцовую тяжесть в груди, и принялся рассматривать дело рук Леоноры.
Девочка составила две длинных колонки: на одной стороне листа были приведены английские слова, на другой — их французские эквиваленты. То, что все на обоих языках было написано совершенно правильно, доставило Франсуа живейшую радость.
Девочка начала бегло и уверенно разговаривать лишь в этом году. Он начинал бояться, что дочь не заговорит никогда…
Едва удостоверившись в своей беременности, Поппи решила, что ее ребенок (несомненно, мальчик) будет в одинаковой степени владеть французским и английским. То, что сын родится и будет расти в Англии, еще не причина отрекаться от его французских корней. Он будет говорить по-французски так же легко и свободно, как любой уроженец Парижа или Лиона.
— В конце концов, дорогой, — заявила она мужу, — ты расстался с семьей и родиной только ради меня. Поэтому я просто обязана сделать так, чтобы наш малыш говорил на твоем языке, как на родном… — Она сделала паузу и сложила изящные руки на выпуклом животе. — Французский — язык рыцарей. Язык любви.
Очарованный Франсуа смотрел на жену с нескрываемой благодарностью, а она решительно продолжала:
— Как только
Поппи считала, что разум младенца — чистая страница, которую легко заполнить чем угодно.
Но вместо ожидаемого сына родилась дочь. И заполнить чистую страницу ее разума оказалось куда труднее, чем думала Поппи.
Во время отсутствия Франсуа Поппи без конца пела и разговаривала с младенцем. Утром ребенок слышал только английскую речь, зато днем непрерывно звучали фразы на французском. Сама Поппи говорила по-французски безукоризненно. Она пошла в школу в девять лет и проводила каникулы главным образом в Лангедоке, у друзей своих родителей, совершенствуясь в произношении и устной речи. Со временем даже местные уроженцы начали принимать ее за свою.
Леонора следила за матерью с большим интересом. Где-то в девять месяцев у нее начались обычные детские эксперименты со словами: повторения звуков, попытки ответить голосу матери.
Как только эти звуки стали членораздельными, Поппи принялась мягко поправлять ошибки, вызнанные смешением двух языков. Сначала это ее забавляло, но затем начало серьезно заботить. С губ девочки срывались очаровательные монстры. Получался какой-то странный, детский «франглийский».
Поппи мягко, но решительно настаивала на том, чтобы в определенное время дня звучал определенный язык. Кроме того, она требовала точности, не грубо, но настойчиво повторяя нужные звуки. А когда к ужину возвращался Франсуа, Леонору просили продемонстрировать свои успехи.
Франсуа ощущал беспокойство. Видя, что в огромных голубых глазах девочки растет тревога, он пытался отговорить Поппи от подобной методики. Та была жизнерадостна, но неумолима:
— Подожди, дорогой, через год эту девочку будут считать своей и в Лондоне, и в Париже!
Через год эта девочка была почти немой.
И только когда Поппи, в конце концов, ушла, Леонора начала предпринимать робкие попытки выражать свои мысли словами, а не рисунками, которые стали ее основным средством общения с окружающими.
Сейчас Леонора успешно овладевала письмом, и это чрезвычайно радовало Франсуа.
Девочка отломила кусочек от лежавшей на столе теплой булки, аккуратно вымазала им тарелку, обходя веточки петрушки словно слаломист ворота, и как котенок слизнула с хлеба остатки яйца.
