непритворные отчаяние и тоска.
— Проклятье! Но как же это объяснить, не открывая чужих тайн? Слушайте, у моих отношений с Эсперансой долгая предыстория… Вы знаете, что я незаконнорожденный?
Валери кивнула. И Маноло коротко рассмеялся.
— А кто этого не знает? Гастон никогда не считал должным скрывать сей факт… Наверное, тогда вы знаете и то, что моя мать из Испании. Она была танцовщица. Очень красивая и очень… страстная танцовщица. Она исполняла фламенко. Словом, отец сошелся с ней на короткое время, когда посетил Севилью. О моем существовании он и не подозревал в течении двенадцати лет. Когда мама поняла, что умирает, она отыскала Гастона и попросила приютить меня. Не думаю, что мама надеялась на его согласие, однако ей просто не к кому было обратиться на этой земле. К тому времени она осталась без гроша, потому что не могла больше танцевать — болезнь погубила и ее карьеру, и ее красоту. Мы жили на окраине, среди бедноты, и случались дни, когда нам попросту нечего было есть.
Валери не хотела выслушивать подробности детства Маноло. Точнее, она боялась — боялась посочувствовать ему слишком сильно, боялась крепнущей приязни к нему. И без того ей становилось все труднее противостоять обаянию этого человека…
— А при чем здесь Эсперанса? — спросила она, только чтобы хоть что-то спросить, как-то прервать эти излияния, равно невыносимые для них обоих.
Несколько секунд Маноло смотрел ей в глаза, потом ответил:
— Мать Эсперансы жила… в одном доме с нами. Мы росли, как брат и сестра. Иногда меня просили присмотреть за ней, когда она была совсем еще малышкой. Я ее очень любил. Когда отец, немало поразив всю округу, приехал за мной и забрал с собой во Францию, я переписывался с Эсперансой долгое время. Но часто видеться с нею не мог. Она выросла, стала танцовщицей, но не фламенко… Однажды я прослышал о восходящей звезде мадридского варьете по имени Кармен и через своего агента уговорил ее приехать… Представьте мое потрясение, когда оказалось, что знаменитая Кармен — это не кто иная, как моя крошка Эсперанса!
— Сколько ей лет?
— Недавно исполнилось двадцать три.
— Она уже не ребенок, Маноло.
— Может, и не ребенок. Но все равно намного младше, чем мой отец. Я думал, что в моем собственном доме она будет в безопасности, что я обеспечу ей защиту и покой. Как бы не так! Я ошибся… Черт, да я все время ошибался не переставая! С удовольствием убил бы подлеца, который… Впрочем, извините меня. Как только шоу окончится, уеду за границу, чтобы больше его никогда не видеть.
— А почему бы вам не порвать с ним прямо сейчас, раз уж вы его так возненавидели?
— Хотелось бы, но, к сожалению, я связан словом. Обещал поставить это шоу, и если откажусь сейчас, подведу многих.
— Очень многих, Маноло? Или Эсперансу?
— На самом деле в представлении участвует немало народу, но вы правы — судьба Эсперансы меня заботит более всего. Я не хочу рисковать ее будущим. Если я сейчас сохраню связь с малышкой, то, возможно, мне удастся вырвать ее из отцовских когтей.
— А ей это понравится?
Валери поверила собеседнику, что Кармен не была его любовницей. Однако подозревала, что, возможно, Маноло к этому стремится. Достаточно увидеть фотографию красавицы, чтобы понять: ни один мужчина не устоит против ее огненного темперамента. Очевидно, Маноло не оставил мысль вернуть себе сердце девушки. Может быть, для этого он и снял роскошную квартиру, слишком большую для одного человека. Сюда, можно пригласить малышку Эсперансу между репетициями, и там видно будет…
Так думала Валери, глядя на Маноло сквозь пламя свечи. Но вслух сказала только:
— Понятно.
Глаза мужчины сузились — настолько неприкрытым был цинизм, прозвучавший в этом коротком слове. Взгляд из-под опущенных ресниц был холодный.
— Нет, Валери, ничего вам не понятно. Зато понятно мне… в достаточной степени, чтобы счесть продолжение беседы бесполезным. Я больше не буду пытаться вам что-либо объяснить или изменить ваше мнение обо мне и моих поступках. У меня принцип: никогда не приходить туда, где меня не ждут, и не оставаться там, где я не нужен. Поэтому я и ушел из дома моего отца. И поэтому сейчас я закажу вина, и мы приступим к ужину.
6
Но вечер уже был испорчен. Непоправимо испорчен. Валери медленно, безо всякого удовольствия пила вино, которое Маноло заказал, ковырялась вилкой в еде, которую заказала сама. С таким же успехом она могла бы жевать бумагу.
Застольная беседа — если ее можно было так назвать — текла вяло и искусственно. Они обсудили экономику, цены на недвижимость, правительственные реформы… В ход пошло даже старое доброе средство против молчания — погода.
— Похоже, собирается дождь. Как вам кажется?
— А вы не думаете, что скоро потеплеет?
— Зима обещает быть дождливой, не так ли?
— Запасайтесь зонтиками впрок, не прогадаете…
К тому времени, когда подали десерт, Валери страстно желала, чтобы это мучение поскорее кончилось. Ей хотелось оказаться где-нибудь подальше отсюда. У себя дома, например… Маноло иногда поглядывал на нее — уже не восхищенно, а скучающе. Будто бы и мысленно, и эмоционально отодвинулся на огромное расстояние и теперь не проявлял ни малейшего интереса ни к самой Валери, ни к ее редким репликам.
— Кофе? — спросил он безразличным тоном, подзывая официанта ленивым взмахом руки.
Но молодая женщина больше не могла терпеть эту медленную, бессмысленную пытку.
— Нет, спасибо. Я не пью кофе перед сном.
— Тогда, может быть, ликеру или коньяку?
— Нет, спасибо.
— Ну, как хотите. — Голос Маноло был совершенно лишен эмоций. — Официант! Счет, пожалуйста.
Пятью минутами позже такси уже уносило их прочь от маленького уютного ресторанчика.
— Можете не утруждать себя и не приходить завтра ко мне, — холодно произнес Маноло после продолжительного молчания. — Вы сказали, там можно заказать покупки по телефону, — так я и сделаю.
Валери стало еще тоскливее, если только это было возможно.
— А что я скажу Мелиссе?
— Скажете, что приходили. Или еще что-нибудь по вашему усмотрению.
Внезапно Валери поняла, что больше не в силах выносить его холодность. Или его безразличие. Неважно как, но нужно было любой ценой разрушить невидимую преграду, возникшую между ними по ее вине.
— Пожалуйста, Маноло, не сердитесь на меня!
— Я и не сержусь, — ответил он быстро, но не сдержал вздоха сожаления. — Нет, в самом деле. Если я на кого-то и злюсь сейчас, так на самого себя. До этого вечера я даже не представлял, как больно будет расплачиваться за ошибки прошлого. За то, что некогда я избрал не того человека своим кумиром.
— Что вы имеете в виду?
Как бы то ни было, но в Эсперансу он не влюблен. Это точно.
— Ничего, — прошептал Маноло чуть слышно, отворачиваясь. — Я ничего не имею в виду… Вас проводить до дверей или не стоит?
